Add to Flipboard Magazine.
О работе банка в Турции и на Украине, рекордной чистой прибыли, перспективах развития банка и экономики страны рассказал в программе «Мнение» Герман Греф, президент и председатель правления Сбербанка России.
— Герман Оскарович, в свете последних событий не могу не спросить об условиях работы в Турции сейчас для Сбербанка, там есть ваш актив DenizBank, он активно развивается. Могут ли произойти какие-то перемены?
— Во-первых, я хотел бы выразить соболезнование всем родным нашего погибшего посла, потому что мы очень плотно с ним работали, были знакомы не один год. Конечно, для нас для всех был огромный удар. И я получил вчера шквал звонков из Турции и изнутри банка, и от огромного количества предпринимателей, и министров, и, честно говоря, я получил звонки раньше, чем я получил эту информацию, прочитал эту информацию официально. Конечно, в Турции сейчас шок и переживание на эту тему. Конечно, переживают и наши сотрудники, потому что очевидно, что направленность этого теракта против России.
— И подрыва отношений России и Турции?
— Конечно, это было направлено на подрыв отношений. Но, в общем, мне кажется, что важна очень такая эмпатичная реакция всех властей Турции, в общем, всех людей в Турции. То, что мы видим, такая реакция, очень неожиданная. Что касается работы нашего банка в Турции, то, конечно, мы для себя выводы тоже сделали. Мы усилили охрану. Мы усилили охрану как банка, так и ключевых сотрудников, работников, которые прикомандированы работать из России там. Конечно, это будет сопровождать какой-то период времени нашу деятельность там, потому что не обратить на это внимание невозможно.
— Вы сказали недавно, что испытали большое облегчение, после того как отношения двух стран стали нормализовываться, стабилизироваться. Как сегодня работает DenizBank в Турции? Каковы его перспективы?
— Вы знаете, мы после урегулирования отношений получили приток клиентов в банк. И, конечно, в Турции есть некоторые сложности, в первую очередь в тех отраслях, которые были под санкциями и были связаны с Россией, в первую очередь сельское хозяйство и туризм, и именно в этих двух отраслях мы очень сильны. Мы видим, что сейчас постепенно экономика начинает восстанавливаться. Сельское хозяйство быстрее. Туризм медленнее. Конечно, проблема с туризмом связана еще с огромным количеством терактов, которые произошли, и поток туристов не только из России, но из Европы, немножко упал. Точнее не немножко, а упал на 30%, это достаточно много. И, конечно, без решения проблемы безопасности, я думаю, что восстановить поток в полном объеме будет тяжело. Но в целом, вы знаете, очень позитивное отношение к нам в Турции.
После этого кризиса, мне кажется, что общее ощущение, что отношения стали еще ближе, чем до кризиса. И мне кажется, что мы политически чувствуем, что политики стали больше ценить отношения между странами. Ну и на бытовом уровне то, что нагнеталось какой-то период времени, это все ушло. Поэтому, в общем, финансовые результаты у нас позитивные. У нас банк в этом году заработает примерно 0,5 миллиарда долларов чистой прибыли. Это один из самых прибыльных банков в Турции, и в целом мы позитивны от того, как идет восстановление.
— Но напряженной остается ситуация на Украине, где Сбербанк продолжает работать, несмотря на нападение на офис Сбербанка.
— Мы работаем действительно в очень непростых условиях на Украине, где у нас практически каждую неделю происходят какие-то инциденты. И наши сотрудники на Украине, я должен сказать им слова благодарности, потому что работают мужественно в очень непростых условиях. Но в целом мы продолжаем работу на Украине, наши активы сжимаются пока. Мы не видим какой-то перспективы очень быстрого выхода с рынка и продолжаем работать там.
— Вы не планируете продавать этот банк?
— Пока нет.
— Как вы в целом оцениваете ситуацию в этой стране в банковском секторе с учетом последнего события — национализации «ПриватБанка»?
— Ситуация сложная. Конечно, все, что произошло с «ПриватБанком», это подстегнуло волну среди населения, и поэтому, конечно, думаю, какой-то период времени мы будем видеть нестабильную ситуацию с частными клиентами и с юридическим лицами. Но я думаю, что ни для кого из специалистов был не секрет, что «ПриватБанк» должен был быть национализирован. Это крупнейший банк на рынке при 25% активов, и рано или поздно решение о национализации должно было быть принято.
— Геополитическая напряженность подталкивает вас к такому решению, которое можно расценивать как стратегическое, не расширять свое присутствие за рубежом. Насколько это долгосрочное решение?
— Очевидно, что пока будет сохраняться санкционный режим. Мы находимся под санкциями. И пока будет сохраняться геополитическая напряженность, то ни о каком расширении, к сожалению, речи нет.
— Каким уходящий год был для российской банковской системы и Сбербанка, если говорить о его деятельности в стране?
— Для нас этот год был очень успешным. Особенно если сравнивать его с предыдущим годом. Мы заработали рекордную чистую прибыль. Еще нет окончательных итогов года, но уже сейчас очевидно, даже то, что мы заработали за 11 месяцев, это больше, чем то, сколько мы зарабатывали за всю нашу историю в течение года. А для банковской системы, я считаю, что тоже год достаточно неплохой. Идет восстановление маржи. Идет сокращение «плохих» активов. По нашим оценкам, в этом году банковская система заработает примерно порядка 800-850 миллиардов рублей. Это хороший результат, особенно если его сравнивать с прошлым годом. И если говорить о следующем годе, то ожидания у нас еще более позитивные. Наша оценка прибыли банковского сектора в следующем году порядка 1,2, может быть, 1,3 триллиона рублей. И это на 50% больше, чем в этом году. Поэтому в общем и целом будет идти восстановление как маржи, сокращение доли «плохих» активов, но мы надеемся в следующем году на рост спроса кредитования.
— Какого кредитования? Кредитования физических лиц или вы будете активнее кредитовать реальный сектор, корпоративные кредиты выдавать?
— По нашим прогнозам, в следующем году будет рост рынка примерно 5-7% в обоих сегментах. Мы, скорее всего, будем расти немножко лучше рынка, поэтому исходя из этого мы планируем нашу деятельность в следующем году.
— Что можно сказать о кредитовании физических лиц? Где здесь простор для действия? Это потребительские кредиты делают себе ставку на выдачу ипотечных кредитов?
— И то и другое, но, конечно, мы видим, что будет сохраняться долгосрочный тренд опережающего спроса всех видов жилищных кредитов.
— Как будут меняться условия выдачи кредитов и что показывает ситуация с просроченной задолженностью?
— У нас портфель физических лиц ведет себя достаточно стабильно. В этом году мы показатель, так называемый показатель cost of risk, уменьшили существенно. Хотя мы изначально планировали, что будет стабильным, но ситуация складывается лучше, чем мы ожидали. Мы распустили резервы по портфелю, сформированный в прошлом году, и в целом пока динамика весьма позитивная. В этом году не было роста спроса, но под конец года мы видим, что идет оживление спроса как на потребкредиты, так и на ипотечные кредиты. Поэтому в целом этот год можно назвать стабильным банковского сектора в целом, если, конечно, не брать отзывы лицензий, которые — несколько подряд — тоже являются стабильными. Продолжается отзыв лицензий у целого ряда средних и мелких банков, и, ну, в общем-то, я думаю, ни для кого уже тоже не является какой-то неожиданностью.
— Вы сказали о грядущем восстановлении экономики в следующем году. Но перед государством поставлена более амбициозная задача – выйти к 2019-20-му году на рост выше мирового, то есть больше 3-3,5%. Считаете ли вы эту задачу амбициозной в том смысле, что она недостижима? Все ли созданы условия для этого экономическим блоком правительства и монетарными властями?
— Задача амбициозная, если говорить о 2019 годе. Она очень амбициозная. Но я бы не сказал, что она недостижимая. Наверное, можно этого достичь. Нам нужно очень активно и очень много поработать, потому что осталось немного времени.
— Вы видите, что происходят те самые реформы и та самая работа проводится?
— Пока, наверное, нельзя сказать, что у нас активно проводятся реформы. Я думаю, что пока можно говорить о преодолении последствий кризиса. Но я думаю, что можно будет говорить, наверное, о таких активных реформах, может быть, в 2018 году.
— Вы видите проблемы или дилеммы между инвестициями и спросом? Видите ли вы здесь достаточные условия для притока инвестиций?
— Сдувание спроса было в первую очередь связано с падением в два раза цены на нефтедевальвации. Это вряд ли можно назвать осознанными действиями правительства и Центрального банка. Это все-таки следствие таких глобальных факторов. Действительно, что касается политики Центрального банка, то оно связано в первую очередь на хеджировании инфляции. И понятно, что у каждого такого рода макроэкономического действия есть свои отрицательные последствия. Как следствие этой политики, естественно, это дорогие деньги в экономике и снижение инвестиционной активности. Поэтому до того времени, пока не будет выровнен инфляционный фон на том уровне, который Центральный банк сформулировал как свою задачу, конечно, эта политика будет находиться в противоречивом состоянии. Вы абсолютно правы. Но мы будем надеяться, что в следующем году такое равновесие будет, точка равновесия будет пройдена и это противоречие уйдет в прошлое.
— Многие еще надеются на восстановление цен на нефть. Российская экономика приспосабливалась к низким ценам и вроде бы приспособилась. Но решение, принятое странами ОПЕК, еще 11-ю государствами, в том числе и Россия поддержала это снижение добычи, сейчас ведет к росту цен на нефть, и уже могут возникнуть опасения, что мы опять расслабимся.
— У меня нет опасения. Я верю в то, что цена на нефть очень сильно вырастет, потому что…
— До 60-ти. Нет?
— До $60 за баррель — это реально, наверное, но это не тот уровень цен, которые бы нам дал счастливое и богатое существование. Это не $120.
— И это хорошо?
— Вы знаете, ведь всегда у каждого процесса есть свои плюсы и свои минусы. С точки зрения того, что это дефицит государственных финансов, что упали доходы бюджетного сектора, что девальвация привела к тому, что реальный покупательский спрос упал и доходы населения упали, — это все отрицательные последствия. Но если представить себе, что завтра цена на нефть будет опять 120, стоимость доллара 35, то мы понимаем, что мы возвращаемся опять в ту же самую экономическую болезнь под названием «голландская болезнь в экономике» и, к сожалению, у нас резко падают шансы к диверсификации экономики, наращивание несырьевого сектора экономики. В общем, как бы тяжело не было, в целом, я думаю, в долгосрочном тренде цена на нефть, скажем, между 50 и 70 долларами за баррель — это то, что нашей экономике очень сильно помогло с диверсификацией. Да, будет тяжело, но я не вижу другого способа развить несырьевые сектора экономики.
— Герман Оскарович, а ведь это неверие в производственные способности страны само собой закладывалось давно, закладывалось в 90-е годы, в начале нулевых, когда на уровне правительства говорилось, что зачем нам производить российские самолеты, мы можем их закупить за рубежом. Зачем нам производить российские автомобили, мы можем их тоже закупить – это дешевле и удобнее. И по многим другим категориям товаров того производства, которое было в России и существовало еще в советское время. Можно ли сказать, что это была ошибочная практика? Тогда это были ошибочные решения, которые, вот имея такие долгосрочные действия, болезненные для России, для экономики?
— Вы знаете, я бы не приписывал излишние заслуги чьей-то точке зрения. Точка зрения могла быть у кого-то и такая, могла быть другой. Но, поверьте мне, что эта точка зрения не имела никакого отношения к реальному индустриальному производству. Главные факторы — это стоимость валюты. И если бы мы имели слабый рубль и для нас было бы очень дорого приобретать те же самые транспортные средства, то, поверьте, что транспортное машиностроение и авиационная промышленность у нас бы начали развиваться.
— В 98-м году рубль был слабым.
— В 98-м году, вы понимаете, 90-е годы, наверное, не совсем корректно вспоминать, потому что все-таки страна была в постреволюционном состоянии. И, собственно говоря, там с середины 90-х годов люди хоть как-то начали понимать, что происходит. И, конечно, прошло еще очень мало времени. Нужно говорить 1998-й год, извините, дефолт. Мы только-только вставали на ноги после дефолта. Мы из одного кризиса перебирались в другой. И, наверное, можно говорить только уже в начале 2000-го о какой-то осмысленной политике. И что бы мы не говорили, когда дешевле купить за рубежом и когда у тебя много нефтедолларов, для того чтобы купить, и когда твоя валюта явно переоценена, то нельзя заставить частного производителя что-то производить. Это невыгодно. Ты все равно произведешь конечную продукцию дороже, и тебе ее некуда будет продать. Она будет хуже качеством, потому что мы потеряли навыки производить качественную продукцию. Допустим, самолеты те же самые. Была пауза 10-15 лет, и нельзя ее возродить моментально. Нужно начинать производить значительно более дешевую продукцию, поставлять ее на рынок и постепенно оттачивать свои навыки производства. И на это нужно потратить 10-15 лет.
— Но начинать нужно?
— Конечно.
— Ваша точка зрения на этот счет эволюционировала каким-то образом за последние 15 лет?
— Вы знаете, я не могу сказать, что я когда-то не верил в наши возможности, может быть сейчас я верю значительно еще больше, потому что я сейчас сам работаю в бизнесе и я вижу, что мы вполне в состоянии конкурировать. Это тяжело, много что приходится преодолевать, но это возможно.
— Вы сказали недавно, что дни традиционного банка, по сути, сочтены, что на смену им придут новые технологии, цифроизация. Это, безусловно, будет освобождать рабочие места. Сможет ли это в перспективе стать, не только применительно к Сбербанку, хотя вы анонсировали уже сокращение на 8% сотрудников Сбербанка в следующем году. В перспективе проблемы для российской экономики с точки зрения безработицы.
— Здесь ничего нового нет. Изменилось только одно – скорость. Если раньше эти изменения происходили в течение, скажем, 50-100 лет, то сейчас они происходят за 5-10 лет. И вот это фактор неопределенности. И не я не знаю, и ни один человек вам точно не ответит, насколько будут синхронизированы процессы повышения производительности труда и создание новых рабочих мест в новых областях. Очевидно, что на сегодняшний день громадный потенциал создания новых рабочих мест имеет только малый бизнес. Потому что крупные корпорации все будут сжиматься. И мы для себя наметили такую стратегию, что мы будем то же самое, создавать вокруг себя большое количество малых бизнесов, в которых, в которые постепенно будут переходить наши сотрудники, которые будут высвобождаться в основном бизнесе. И эта стратегия создание экосистемы, собственно, цифровой экосистемы, это тот рынок, который сегодня мы видим в мире, и это, собственно, крайне необходимо для экономики нашей страны. Это очень серьезные изменения, практически все сектора экономики. И, с другой стороны, для нас это способ сохранения наших людей, рабочих мест. Конечно, потребуются усилия, для того чтобы эти усилия синхронизировать.
— Важно, что сотрудники, люди услышали, что такая возможность у них будет, найти свое место в новой системе Сбербанка.
— Да. Мы не сокращаем людей, как правило, мы переводим людей из одного места в другое. Если мы говорим о сокращениях, таких как 5-8%, у нас в год естественная ротация порядка 12-15%. Поэтому мы просто-напросто чуть-чуть притормаживаем набор новых людей, и таким образом происходит сжатие общего количества персонала.
— Насколько меньше станет отделений и банкоматов. Это то, что интересует уже всех клиентов и потребителей?
— Банкоматы мы не предполагаем сокращать вообще. А отделения, мы сейчас остановили закрытие сельской сети. И в городах мы будем закрывать отделения только те, которые не будут пользоваться спросом. Мы не будем делать что-то, что так искусственно будет выталкивать людей из отделений. На мой взгляд, все-таки физическая сеть еще какое-то количество лет просуществует, я бы сказал так. Темпы ее сокращения будут, наверное, нарастать, но еще в ближайшие 5-7 лет, наверное, рано говорить о том, что потребительские привычки людей, особенно людей старше 40 лет, очень сильно поменяются. Поэтому я думаю, что от 50 до 70% сети нам придется сохранять и через 5 лет, а может быть, и дольше.
Источник: vestifinance.ru