Статья была опубликована в феврале 2019 года, когда исполнилось 30 лет с момента вывода войск. 25 декабря 2019 года исполнилось 40 лет с начала советского вторжения в Афганистан.
Война в Афганистане продолжается уже 40 лет. За это время в ней приняло участие несколько поколений солдат из разных стран. Би-би-си попросила двух десантников — британского и советского — рассказать, как на них повлияла служба в далекой горной стране.
Джон Дэвис, служил в десантной бригаде ВС Великобритании, провинция Гильменд, 2010-2014 гг.
Джон Дэвис служил офицером-десантником в британской армии. В 2010-2014 годах трижды был в командировках в Афганистане
Мне было 22 года, когда я поехал в Афганистан. И я, и мои товарищи — все сделали это добровольно. Я действительно мечтал пойти в воздушно-десантные войска, потому что именно это значило для меня быть настоящим солдатом. Есть особая прелесть в том, чтобы служить в элитном подразделении.
После полутора лет подготовки меня отправили в Афганистан. Шел 2010 год. Я ждал этой командировки. Это как у спортсменов — они тренируются не просто так, а для того, чтобы однажды выступить. Вот и мы так — мы хотели сделать свою работу.
Я думаю, для большинства из нас Афганистан был позитивным опытом. У нас в ВДВ была высокая мотивация и хорошая подготовка. Мы были уверены в себе.
Про бои и потери. Конечно, это война, и ужасные вещи случаются: люди получают ранения и даже гибнут. Это ужас. Но, с другой стороны, мы сами на это подписались, сами приняли решение пойти на этот риск. Даже те, кто получил ранения, нередко не жалеют о своем решении. Ну я вот точно никогда не жалел, что воевал в Афганистане. Я думаю, что мне очень повезло, что у меня была возможность принять в этом участие.
Признаться, не могу назвать один самый яркий бой. Конечно, помню свою первую перестрелку. Много эмоций, звуки очень громкие, и ты все время пытаешься понять, где враг и что делать дальше. Вообще у меня было три командировки в Афганистан: первая — на семь месяцев, потом на два месяца, и затем еще на полгода. Да, обстановка ошеломляющая, но по мере того, как ты набираешься опыта, начинаешь понимать, что происходит, привыкаешь к ситуации.
Мне очень повезло: из моих подопечных — а их было 18 человек — никто не погиб. Конечно, в других отделениях гибли люди. Очень больно слышать по рации: «У нас потеря». Ты понимаешь, что кто-то погиб, и ничего не можешь сделать. И позывной этого человека просто больше не звучит в эфире. Это ужасно трудно. Но парни были настолько самоотверженными, что эти потери никогда не убавляли нашего желания двигаться вперед.
Про опыт СССР. Когда мы готовились к командировке, нам дали список литературы для чтения. В этом списке была книга «The Bear Went Over the Mountain» — про опыт советской армии в Афганистане. Так что мы знали, с какими трудностями столкнулись в Афганистане советские военные. Мы исходили из того, что их тактика не сработала, и хотели попробовать действовать иначе.
Насколько я понимаю, СССР делал ставку на проведение традиционных военных операций: много масштабных боев, в которых гибло мирное население. Мы старались применять другую тактику и наносить более точечные удары. Тактика была простая: мы приезжали на место, зачищали его и удерживали, пытаясь потом наладить там жизнь. При этом я считаю, что в какой-то момент мы забуксовали в Гильменде. Война просто высасывала ресурсы у Запада и забирала человеческие жизни.
Про мотивацию. Как и многие, я поехал в Афганистан, будучи молодым парнем. Мне нравилось быть частью команды. Мы, конечно, хотели, чтобы наше присутствие в Афганистане обернулось позитивными последствиями. Но мы были реалистами, не было у нас особых идеалистических взглядов.
Я размышлял так: я здесь, я вижу, что происходит, я могу добиться позитивных изменений, и мое звание дает мне возможность сохранять жизни своих людей и вернуть их домой. Если бы не поехал я, поехал бы кто-то другой. И, возможно, этот человек принял бы какое-то другое, неправильное решение.
Я никогда не гнался за наградами и медалями. Если ты командир и думаешь о наградах, это, скорее всего, приведет к смерти не только тебя, но и твоих солдат. Я понял, что это неправильная стратегия, еще до поездки в Афганистан.
Про страну и культуру. Я думаю, Афганистан — удивительная страна, очень красивая. Конечно, испытываешь культурный шок, когда приезжаешь туда из Англии. Мы вроде готовились к этому, но все равно все было сильно по-другому.
Не могу сказать, что я прямо понимаю афганский народ, но вообще у британцев с афганцами есть кое-что общее — например, очень хорошее чувство юмора. Думаю, в тяжелые времена юмор — это все, что остается. И в Афганистане действительно много хороших людей, которые хотели добиться перемен.
Про семью. Только по возвращении понимаешь, как это сказывается на семье. Когда я уезжал в Афганистан, я не думал о том, как им было тяжело в мое отсутствие. В некоторые моменты даже тяжелее, чем мне. Потому что я-то, во-первых, знал, что хочу там быть, во-вторых, понимал, в опасности я в данный конкретный момент или нет. А они каждую ночь на протяжении семи месяцев ложились спать в страхе, что сейчас кто-то приедет и скажет: «Ваш сын был убит». Я только потом понял, что это довольно эгоистично — так заставлять переживать своих родных.
Про возвращение домой. Есть классический пример Вьетнама: военные возвращались домой к мирным людям, которые не одобряли факт их присутствия там. И это ужасно, когда твоя самоотверженность сталкивается с таким неприятием. Возможно, подобное произошло с советскими солдатами, когда они вернулись из Афганистана. Но британское общество в основном поддерживало нас — люди прекрасно понимают, что нужно разделять цели политиков и рвение солдат.
Вообще солдаты не нуждаются в сочувствии. Разве что в уважении. И нас уважали. Каждый раз, когда домой возвращались гробы, поднимался шум, в новостях мелькали очень эмоциональные фотографии, и это в некотором роде затрудняло отправку нового контингента. Хорошо, что людей это трогает, но вообще-то солдат делает свой выбор, даже если он приводит к смерти. Мы не хотим сочувствия, только уважения.
В Британии мы вступаем в армию, не выбирая, в какой именно военной кампании ты хочешь участвовать. Ты просто вступаешь в армию и доверяешь политикам решать, как использовать этот ресурс.
Наиль Каюмов, служил в десантно-штурмовом батальоне ВС СССР, провинция Пактия, 1985-1986 гг.
Наиль Каюмов попал в ВДВ по призыву, вызвался добровольцем в Афганистан и прослужил там полгода
В армию я пошел сразу после школы. Хотел служить в элитных войсках, поэтому обрадовался, когда взяли в ВДВ. Это казалось чем-то недосягаемым.
Уже на сборном пункте забиравший нас офицер сказал «Я вас везу на базу, где буду вас готовить в Афганистан, поэтому кто не хочет — может сразу разворачиваться и уходить». Никто не ушел. Так что можно сказать, что мы были добровольцами, хоть и служили по призыву.
Вообще говоря, я не собирался всего этого делать. Но я судьбе благодарен, что мне это выпало, что я столько пережил, перенес.
Про подготовку. Подготовка шла три месяца. Всем хотелось уже побыстрее уехать. Но не потому, что рвались в Афганистан, а потому, что в учебке было предельно трудно. Думали, что сержанты над нами издеваются. А потом в Афганистане мы мысленно благодарили их за то, что так воспитали и подготовили нас.
Но культурный шок был. Афганистан — это все же совсем другая страна, и многие вещи сержанты не могли до нас довести, потому что они сами там не были, у них просто была задача — выжать из нас максимум. И на месте уже началось привыкание к новой жизни, новому укладу, отличавшемуся от привычного и в миру, и в армии
Десантники ДШБ, где служил Каюмов, с пленными моджахедами, 1985 год
Про бои и потери. Лично я в боевых кошмарах особо не участвовал. Я приехал в Афган в августе, а уже в феврале 1986 года улетел в СССР по болезни.
Отдельно в памяти стоит бой, в который я не попал. Я должен был ехать, но потом несколько человек — в том числе и меня — оставили в лагере. И вот именно в ту операцию были большие потери. Мы потом отмывали бронежилеты — грязные, рваные, с кровью… Был шок, конечно, мы тогда только приехали. Мы представляли, конечно, что едем на войну, но чтобы настолько… Тогда все осознали, что мы конкретно на войне.
Однажды грузились в вертушку, и мины рядом совсем рвались. Сейчас уже по-другому оцениваешь, а тогда — не то что страх, а просто не понимаешь… Старшие реагировали правильно и быстро: падали, а мы стояли как тупые овцы.
Сейчас смотрю военную хронику, фотографии своих ребят… Что у меня, что у многих товарищей — ощущение, что это все было не с нами. Стерлось что-то. Но вот сейчас вспоминаю, как я у себя на коленях вез голову своего друга. Летим в вертолете, там вместо скамеек пристегнутые носилки, а под ногами лежит наш товарищ погибший. Привезли на место, отнесли в палатку, где трупы, и все. Молчим, никто ничего не говорит, не обсуждает.
Но страшные вещи память затирает. Давно эту историю не вспоминал — лет пять.
Про семью. Когда я в Афганистане служил, мои родители не знали, что я там. У нас же был адрес просто — полевая почта, и по письмам было непонятно, город не писался, и я всегда указывал — ГДР.
Мама пишет: вы хоть в каком городе? А я ни одного города, кроме Берлина, не знаю. Пишу: мам, мы тут в поле стоим, я не знаю. Про погоду спрашивала. И я сидел, придумывал.
Когда вернулся в Союз и понял, что обратно я точно не вернусь, я написал родной сестре, попросил аккуратно маме рассказать, где я был, что руки-ноги целы, я жив-здоров. А пока воевал — реально врал же, аж ком в горле стоял. Мать потом поплакала, конечно.
Про возвращение. Когда вернулся, я ощутил заботу об «афганцах»: сразу поставили на учет, сразу же отправили на медкомиссию. В то время уже начались проблемы с продуктами, и у нас была возможность ежемесячно получать продукты в магазинах дефицитные — ту же банку сгущенного молока. Через четыре года мне дали уже квартиру двухкомнатную.
В Советском Союзе забота конкретно чувствовалась. После развала СССР начались проблемы, да. Но я тогда уже в коммерцию пошел и на государство не надеялся.
Я политическую оценку этой войне дать не могу. Но скажу, что если бы можно было обойтись без Афганистана, лучше было бы обойтись. Потому что был этот «афганский синдром». Не были ребята готовы, психика нарушилась, столько инвалидов… погибали единственные дети в семье — это такие трагедии.
Был у меня товарищ, который сказал: «Вот тебе пачка фотографий, если я погибну, моей маме вышли». И он погиб. И у меня остается эта пачка фотографий — штук сорок. Я их складывал в конверты по четыре-пять и отсылал. А он единственный в семье был… и таких много.