Закон против домашнего насилия в Кыргызстане — один из наиболее прогрессивных на постсоветском пространстве. Сообщать в правоохранительные органы о насилии может не только жертва, но и свидетели, а милиционеры вправе запретить, к примеру, мужу приближаться к жене. Но на практике закон почти не работает, и многие агрессоры продолжают уходить от ответственности.
Из-за карантина 21-летний Аман редко виделся со своей сестрой Элиной. На протяжении последнего месяца он мог связаться с ней только по телефону ее мужа. Поговорив с зятем, Аман обычно просил передать трубку сестре, но неделю назад трубку взяла сама Элина.
«Сестра заплакала в трубку: «Аман, забери меня, помоги! Он меня бьет и всегда бил». На заднем фоне я услышал, как зять что-то кричал на нее. Связь быстро оборвалась, я понял, что сестра в опасности, и вызвал милицию на их адрес», — рассказывает Аман.
Самому ему было трудно добраться до Элины: она позвонила в десять вечера, а комендантский час в Бишкеке, где из-за эпидемии Covid-19 было введено чрезвычайное положение, тогда начинался в девять. Подвезти его согласился родственник, на первом же блокпосту им пришлось уговаривать милиционеров пропустить их. Они еле успели к Элине вовремя: «К тому времени милиционеры уже хотели ехать обратно в отделение, посчитав инцидент просто бытовухой».
Аману и его матери удалось убедить сотрудников принять заявление и выписать охранный ордер на три дня — постановление, запрещающее агрессору любые контакты с пострадавшей.
Такая мера была введена три года назад, когда был принят новый закон о защите от домашнего насилия. Если раньше правоохранительные органы могли защитить пострадавшую, только если она сама заявляла на обидчика, то теперь они могут действовать и в том случае, когда о насилии рассказал свидетель или медицинский работник.
Однако за время действия закона проблему решить не удалось: как отмечают правозащитники, большое число женщин по-прежнему не обращаются в милицию, а многие и не знают о том, что могут получить помощь. По данным Национального статистического комитета, именно женщины чаще всего страдают от рук своих мужей или родственников: в 2018 году 95% зарегистрированных случаев семейного насилия совершались мужчинами.
МВД не ведет отдельной статистики убийств в результате домашнего насилия, но по оценкам фонда «Женская демократическая сеть», только за 2018 год в Кыргызстане по вине родственника или партнера погибли 62 женщины.
Коронавирус усугубил ситуацию: в результате введенного карантина, когда многие женщины оказались заперты в одном помещении с агрессивными родственниками, число заявлений о домашнем насилии за три месяца только в Бишкеке, по данным МВД, выросло по сравнению с прошлым годом на 62%. Кризисные центры вынуждены работать удаленно и могут консультировать жертв только по телефону — без специальных пропусков они не могут выезжать на помощь.
«Карантин и чрезвычайное положение лишь усилили «болезнь» института семьи в стране», — отмечает один из авторов закона о домашнем насилии Наталья Никитенко.
Элинина история во многом похожа на остальные — избивать ее муж начал спустя несколько месяцев после свадьбы, и за четыре года брака она ни разу не пожаловалась своим родственникам, боясь расправы. Сейчас идет следствие, ее муж полностью отрицает вину и говорит, что между ними произошла «обычная супружеская ссора», во время которой он несколько раз толкнул жену.
Элине повезло — за нее вступились родные, которые сразу же забрали ее домой, на пост Амана в «Фейсбуке» с ее историей отреагировали тысячи людей, свою помощь предложили адвокаты и правозащитники. Но так происходит не со всеми.
Прогрессивный закон
Насиба (имя изменено из соображений ее безопасности) замужем уже 17 лет, 14 из них муж избивает ее, когда напьется. Три месяца назад она написала на него заявление: во время последней их ссоры мужчина с ножом бросился на заступившуюся за нее старшую дочь — одну из пятерых детей.
Насиба обратилась к своей знакомой — адвокату по защите прав женщин Мухайехон Абдурауповой, которая убедила ее пойти в милицию. «Насиба пришла ко мне домой ночью в слезах и с годовалым сыном на руках, — рассказывает Абдураупова. — Мы сразу поехали в милицию, но там отказывались принимать заявление, потому что она прописана на другом участке. Представьте, если жертва, трясясь, прибежала на участок и там отказались принять заявление — больше она в милицию не придет».
При этом закон против домашнего насилия в Кыргызстане — самый прогрессивный в Центральной Азии, отмечает Хилари Марголиц, специалист по правам женщин Human Rights Watch. — И, конечно, сам факт его наличия, в отличие от таких стран, как Россия, говорит в целом положительно о намерении государства бороться против домашнего насилия».
В России правозащитники, активисты и некоторые депутаты в последние годы активно борются за формальное определение законом домашнего насилия и ужесточение наказания за него. Однако консервативные политики и общественность выступают категорически против, считая его угрозой институту семьи. Вместо этого в 2017 году побои в семье, совершенные впервые, перестали считать уголовным преступлением.
С киргизским законом одна беда — он пока хорош только на бумаге, отмечает Марголиц. Помимо охранного ордера, он также подразумевает обязательную коррекционную программу для насильника за счет государства. Авторы закона настаивают: прежде всего он должен работать на предотвращение насилия, а не реагировать на него.
Но чтобы закон заработал в полную силу, необходимо изменить то, как домашнее насилие воспринимается самим обществом. Для этого не в последнюю очередь нужны политическая воля и бюджетные средства.
По подсчетам киргизского представительства «ООН-Женщины», на реализацию закона требуется 25 млн сомов (более 300 тыс. долларов) ежегодно — эти деньги должны пойти на оказание помощи пострадавшим от семейного насилия в кризисных центрах, а также на развитие коррекционных программ для виновников насилия.
Однако в 2018 году на эти цели заложили только около 50 тысяч долларов, а в бюджетах на последующие три года нет отдельной статьи расходов на профилактику гендерного насилия — небольшие средства были выделены лишь на развитие кризисных центров. Всего по всей стране работают 16 кризисных центров, но только в пяти из них есть убежища, и мест в них часто не хватает.
Экономический спад, который неизбежно последует за пандемией коронавируса, делает увеличение расходов на профилактику домашнего насилия еще менее вероятным.
Таким образом, несмотря на имеющиеся законодательные механизмы, на деле женщина практически обречена на провал в борьбе против мужа-насильника, потому что система не выстроена под ее нужды, говорит Марголиц.
Сохранить семью любой ценой
Это был не первый раз, когда Насиба обратилась за помощью в милицию. 14 лет назад, после рождения их второй дочери, муж впервые избил ее, огорчившись, что она не родила ему наследника. С двумя дочками она уехала к родителям и, по настоянию старшей сестры, написала заявление.
Милиционеры и тогда с неохотой приняли его, удивляясь, почему она заявляет на отца своих детей. Уговаривая ее пойти на примирение, они говорили Насибе, что она, как и другие пострадавшие жены, только зря потратит время сотрудников милиции. Когда она настояла, ее мужа задержали на 15 суток за хулиганство, после чего отпустили.
«Большинство милиционеров до сих пор придерживаются мнения, что домашнее насилие — это не дело милиции, а сугубо личная территория семьи. Это создает еще один барьер для жертв домашнего насилия. Чтобы закон действовал, нужно обучить милиционеров, прокуроров и судей на всех уровнях», — отмечает Хилари Марголиц из Human Rights Watch.
Домашнее насилие в Кыргызстане наказывается законом уже 17 лет, однако раньше милиционеры часто отказывались принимать заявления о нем из-за того, что жертвы потом отзывали их. Новый закон обязал милиционеров в обязательном порядке регистрировать все сообщения о домашнем насилии в едином реестре преступлений — это качественно изменило статистику по стране. С момента вступления нового закона в силу количество зарегистрированных случаев семейного насилия резко выросло — в 2019 году их было в четыре раза больше, чем в 2015-м.
Еще один минус закона, считают эксперты, — чтобы дать ход делу против агрессора, после подачи заявления пострадавшая должна пройти судмедэкспертизу и засвидетельствовать следы побоев на теле.
«Часто речь идет о женщинах, травмированных психологически или физически — вплоть до того, что им сложно ходить. Поэтому на экспертизу они не идут или идут не сразу, когда следы побоев менее явные», — рассказывает Марголиц.
Адвокат Мухайехон Абдураупова настояла на том, чтобы Насиба сразу прошла судмедэкспертизу. Для ее подзащитной, живущей в консервативном городе Ош на юге республики, это оказалось непросто — разводиться и «выносить сор из избы» тут не принято.
«В Оше часто живут в махале — общине, проживающей в одном квартале, где все тесно общаются и знают друг друга. Если в семье есть разведенная женщина, это помешает выйти замуж не только ее незамужним сестрам, но даже ее кузинам и племянницам. Это огромный фактор, который не позволяет семье принять свою замужнюю дочь обратно в отчий дом», — говорит Абдураупова.
Опрашивая пострадавших, исследователи Human Rights Watch обнаружили, что только женщины с легальными защитниками или адвокатами чаще всего продолжают уголовные дела против мужей. Остальные поддаются социальному давлению и отзывают заявления — так, по данным МВД, около 86% всех начатых дел закрываются до суда. Если дело все же доводится до конца, обвиняемый, как правило, отделывается штрафом.
Вера в то, что семью нужно сохранить любой ценой, помешала развестись Насибе и в первый раз.
«Когда мужа выпустили, он начал приходить к дому моих родителей каждый день, в один день просил прощения и раскаивался, в другой угрожал, говорил, что, если я не вернусь, он меня все равно убьет», — рассказывает Насиба, добавляя, что до сих пор жалеет о том, что вернулась.
«Расплачивается за то, что ее бьют»
Ситуация усугубляется, если родные пострадавшей не хотят ее принять. Остаться с детьми без крыши над головой — реальная угроза для многих жен в стране, где, по данным нацстаткома, каждый пятый живет за чертой бедности. Часто родители женщины и ее родственники отказываются принимать ее обратно, боясь стигмы и угроз со стороны мужа.
«Угроза, даже самая абсурдная, для женщин, подвергавшихся насилию, — не пустые слова. Они годами подвергаются издевательствам и истязаниям. Поэтому, когда муж говорит, что убьет ее после развода — это не просто блеф, как может показаться посторонним», — говорит Мухайехон Абдураупова.
Охранный ордер — инструмент, существующий во многих западных странах, за него также борются активисты в России. В Кыргызстане он должен выписываться автоматически при регистрации факта насилия.
За тем, насколько тщательно соблюдается условия ордера, должен следить участковый милиционер. Спустя трое суток после инцидента пострадавшая может снова пойти в участок и продлить ордер еще на месяц. По данным МВД, за 2018 год выдали 7178 тысяч охранных ордеров, и только 64 из них были продлены.
«После выдачи охранного ордера в милиции нередко разъяренный муж возвращается домой и еще больше избивает жену, — говорит Абдураупова. — Или женщина живет в доме родителей или других родственников мужа, поэтому убежище вынуждена искать она».
Полномочий выселить мужчину куда-либо у правоохранительных органов нет, женщине самой бывает некуда идти, поэтому на практике выдача охранного ордера часто сводится к тому, что милиционеры просто предупреждают мужчину о том, что он не имеет права избивать пострадавшую.
Резкое ухудшение ситуации с домашнем насилием во время пандемии коронавируса подтолкнуло депутатов сразу в трех чтениях принять поправки, которые позволяют задержать агрессора на 48 часов — если он находится в состоянии опьянения или у сотрудников правоохранительных органов есть основания полагать, что жертве угрожает опасность — сейчас или в будущем.
Раньше задержание предусматривалось лишь в исключительных случаях — при этом какие случаи исключительны, никто точно не знал. В результате, как отмечают авторы поправок, иногда после выдачи охранного ордера насилие продолжалось и пострадавшие получали еще более серьезные травмы, чем до приезда милиции.
Но даже если охранным ордером удается остановить физическое насилие, психологическое победить сложнее. Родных в Оше у Насибы не осталось, после того как родители переехали в Турцию, и после обращения в милицию ей пришлось вернуться домой к супругу.
«С тех пор как мужу выдали охранный ордер, он нас не тронул. Но каждый день он нас материт, кричит и всячески оскорбляет, — говорит Насиба. — Более того, теперь и его родители звонят мне и говорят, что в случае развода я останусь ни с чем, как и мои дети. А куда я тогда пойду с пятью детьми?»
Спустя два месяца после подачи заявления Насиба отозвала его, договорившись с мужем о том, что взамен он разрешит ей уехать с детьми к ее сестре в Россию. Вернется ли она к нему снова, она не знает. Сейчас она хочет заработать денег, чтобы дети могли получить высшее образование.
«Пока насильники продолжат уходить от ответственности, понимание того, что бить в семье нельзя, не придет. Поменять сознание людей непросто, но возможно. Что радует — в Кыргызстане очень сильное гражданское общество, и я уверена, что они сделают все возможное для установления нулевой терпимости к насилию», — говорит Хилари Марголиц из Human Rights Watch.
Принятый два года назад закон увеличил в десятки раз и размер штрафов, присуждаемых насильникам, — теперь они составляют от 400 до 900 долларов. Однако по данным исследования Human Rights Watch, большое число насильников безработные и пострадавшие часто сами вынуждены сами оплачивать штрафы.
«Жертва часто платит за штрафы, потому что является единственным добытчиком в семье или вынуждена выкраивать эту сумму из семейного бюджета в ущерб расходам на детей или продукты, — говорит Мухайехон Абдураупова. — Другими словами, она расплачивается за то, что ее бьют».
…