Музыканта Игоря Банцера суд в Гродно в пятницу, 19 марта, приговорил к 1,5 годам ограничения свободы в исправительном учреждении открытого типа — «химии». Его временно отпустили домой. В интервью DW через несколько часов после освобождения он рассказал, как себя чувствует после 16 дней сухой голодовки, почему выражал протест против Лукашенко с помощью танца без штанов, и как администрация СИЗО реагировала на нарисованных им розовых единорогов.
Deutsche Welle: Вы 16 дней держали сухую голодовку. Как ваше самочувствие?
Игорь Банцер: Я себя чувствую, если честно, плохо. У меня озноб. Я вешу 62 килограмма, хотя обычно – 74. В камере было холодно. Боюсь, что заболел. Начинаю выходить из голодовки, пью жидкости. Не знаю, как это все закончится. В плане физического здоровья мне сложно, но в моральном плане я чувствую себя превосходно. Оказаться на свободе после пяти месяцев в заключении — это дорогого стоит. Но до моего сознания еще не дошло, что я на свободе.
— Сухая голодовка может иметь необратимые последствия для здоровья. Вы понимали, что рисковали своей жизнью?
— У меня это не первая голодовка из-за политически мотивированного ареста. В последний раз я голодал 10 суток, когда меня 24 августа 2020 года осудили на 10 дней. Я жидкость принимал, но и тогда у меня были последствия для организма. Поэтому сейчас я осознаю, что будут последствия. Но что остается делать в этой стране, особенно когда ты сидишь в тюрьме и у тебя нет никаких легальных способов доказать свою правоту?
Голодовка дала результат. Она привлекла внимание не только в Беларуси, но и за границей. Власти увидели, что нельзя просто так людей сажать, издеваться, держать почти полгода в тюрьме.
— Свою солидарность с вами выражали также в Германии — правозащитники, музыканты, уличные художники, футбольные фанаты… Доходила ли до вас эта поддержка?
— Мой гитарист, мои товарищи мне писали. Конечно же, я знал в общих чертах, что поддержка есть. Но только сейчас после освобождения я узнал о том, какая она мощная. Меня это реально удивило. Я всем очень благодарен!
— Что вы сделали первым делом, когда оказались на свободе?
— У меня 55 татуировок. На 23 октября у меня была назначена следующая сессия, но 20 октября меня задержали. Когда сегодня я вышел на свободу, то первым делом заехал к своему татуировщику и записался на прием, чтоб доделать татуировку, которую начали делать полгода назад.
— Как к вам относились сотрудники СИЗО? Изменились ли условия, после того как вы начали голодовку?
— Явного ухудшения не было, но были моменты, например, когда меня за неделю четыре раза переводили из камеры в камеру — при том, что я был на голодовке. Последний раз меня переводили с первого этажа на третий. Собираться, тянуть вещи тяжело. Меня вызывали на какие-то процедуры, в какие-то кабинеты. Я спрашивал, почему они это делают, мне же тяжело.
СИЗО в Гродно находится на территории тюрьмы, там контингент — рецидивисты. По сравнению с ними я там был ярким персонажем, ко мне относились корректно, не было никаких эксцессов.
Хотя мне пробовали запрещать рисовать на конвертах розовых единорогов, которые то ли кушают, то ли блюют радугой. Вся тюрьма стояла на ушах, потому что для ее сотрудников радуга — символ ЛГБТ. А я им говорил, что у меня это знак радости. Так что доходило до маразма.
— Вам дали полтора года «химии», но временно отпустили домой. Как вы относитесь к этому приговору?
— «Химия» – это ограничение свободы, когда тебя направляют в какой-нибудь другой город, хотя могут и в Гродно оставить, но ты не сможешь жить дома, ты должен жить в общежитии под контролем. Работой раньше государство обеспечивало, сейчас ты сам должен трудоустроиться, иначе тебе придется мести улицы в прямом смысле слова.
Что касается приговора… Я люблю Оруэлла… Как я могу относиться к тому, что сидел ни за что? Безусловно, мы будем с адвокатом подавать апелляцию. Но вся система выстроена так, что мне придется отбыть срок. Сейчас я полностью во власти государства, я дал подписку о невыезде.
— После пережитого за последние пять месяцев вы не пожалели, что сделали перформанс с танцем перед милицейской машиной?
— Я знал, что я делаю. Я знал, зачем я это делаю. Более того: я знал, что я сделаю после. Когда я попал в тюрьму, у меня были планы на жизнь на 10 лет вперед. Сейчас у меня планы на 20 лет вперед — после того как я посидел в тюрьме, пообщался сам с собой, поездил по этапам, видел разных людей. Давайте подождем следующего моего перформанса, надеюсь, он всем понравится.