Media playback is unsupported on your device Почему чеченцы живут в Казахстане
В казахскую степь чеченцев и ингушей свозили посреди зимы 1944-го в промерзших товарных вагонах. Поезда оставляли за собой страшный след из тел тех, кто не перенес дороги. Спустя более 70 лет потомки депортированных чеченцев называют именно Казахстан своей родиной. Они смогли не только выстроить здесь, посреди степи, новую жизнь, но и сохранить национальные традиции.
«Сегодняшний зикр мы посвящаем тем, кто погиб от болезней, холода и голода в дни депортации, всем тем, кто остался лежать на снегу, и тем, кто умер уже здесь, в Казахстане. С именем Аллаха. Несите барабаны!»
В селе Красная Поляна нет мечети, для церемонии в память о депортированных — в годовщину высылки из Чечни — ее роль выполняет гостиная одного из жилых домов.
Из комнаты вынесена вся мебель, на полу расстелены ковры.
Несколько десятков мужчин, одетых в белые шапки, длинные кафтаны и белые шерстяные носки, только что завершили намаз. Ожидая начала зикра, они сушат над газовой горелкой барабаны — натянутая на них козья кожа должна быть сухой, так инструменты будут звучать громче во время молитвы.
Представители общины считают, что во время зикра удается приблизиться к богу
Все начинается неожиданно — никто не говорит: «Пора». Просто имам запевает о жизни святых. Почти сто человек, сидящие на полу вокруг него, подхватывают. Десятки голосов через несколько минут сливаются в один — негромкий, протяжный. Но с каждой последующей минутой темп нарастает, молитва звучит все громче, и вскоре уже чеченцы образуют в этой своеобразной мечети два круга — внутренний и внешний.
Если мысленно «отключить» звуки этого дома и попробовать взглянуть со стороны, кажется, будто взрослые заигрались в детей и, как на утреннике, водят хороводы, только вокруг чего-то невидимого. При этом странно покачиваются из стороны в сторону, как бы переминаясь с ноги на ноги, и бьют в барабаны.
Но в реальности «отключить» звук не получится. Эти пропеваемые молитвы — слишком важная часть всего действа. При этом самое главное — перестать задумываться о движениях и словах. Считается, что в этот момент верующему удается найти бога в своем сердце, и воззвания к всевышнему происходят уже непроизвольно. Но зикр не распадается — каждый в своей молитве продолжает оставаться частью единого целого.
Святой из Красной Поляны
В традиционном исламе, который практикуется на Северном Кавказе, зикр — это многократное произнесение молитвенной формулы. Но представители течения, к которому принадлежат обитатели Красной Поляны, добавляют к молитве и другие голоса — самодельных барабанов и трехструнных музыкальных инструментов.
Это традиции были заложены основателем течения — Висхаджи Загаевым, одним из тех, кто был выслан из Чечни в 44-м. Его последователи говорят о своем духовном лидере с восхищением, и именно в знак особого уважения имя его стараются не называть.
«Он нас здесь собрал, консолидацию общества сделал, научил нас любить труд, быть вместе, более аскетично относиться к жизни, знать и понимать, что добро всегда приносит пользу больше, чем зло, и благодаря нему мы все здесь осели, сохранили свой быт, законы наши, форму одежды», — рассказывает аким (глава) сельского округа Ансар Ибаев.
Красная Поляна — одно из трех чеченских сел на севере Казахстана, в 300 километрах от Астаны. Сегодня здесь помимо 1028 чеченцев живут 15 русских и трое немцев. Все они — потомки депортированных.
Село Красная Поляна расположено на севере Казахстана в 130 км от российской границы
Чеченская община ведет закрытый образ жизни — и не только потому, что в радиусе 150 километров больше нет городов или поселений. Последователи Висхаджи Загаева соблюдают заветы своего духовного лидера: быть гостеприимными, но жить закрыто, с детства приучать детей к труду, посвящать жизнь развитию общины, быть сплоченными и ценить аскетизм, не жениться на представителях других суфийских течений, которых в традиционном исламе на Северном Кавказе насчитывается несколько десятков.
Тех, кто помнит депортацию, в селе почти не осталось, и связь с родиной предков поддерживать все сложнее — молодежь почти не бывает в Чечне.
Выросшие в степном селе потомки спецпереселенцев признаются, что их не тянет «на Кавказ», как они называют республику. А те, кто все же успел побывать в Чечне, понимают: здесь, в Казахстане, живут совсем другой жизнью.
«Голодный, замерзший, бедный, погубленный народ»
В 1943 году все началось внезапно.
В чеченском селе Люнки появился неизвестный человек в форме полковника.
Сейчас уже никто не помнит, ни как его звали, ни сколько ему было лет, ни как он выглядел. Он просто приехал, и по чеченской традиции глава села Ибрагим радушно распахнул перед ним двери своего дома, постелил постель, накрыл на стол.
Хава, жена Ибрагима, должна была вот-вот родить третьего ребенка. Появившуюся на свет девочку назвали Полиной — в честь одной из медработниц, приехавших вместе с полковником и помогавшей принимать роды.
Полине едва исполнилось три месяца, когда 23 февраля 1944 года незваный гость просто, без лишних предисловий, сообщил семье: «Вас выселяют». Только тогда Ибрагим и Хава поняли, что на самом деле этот человек в форме делал в их доме последние несколько месяцев.
Никто не успел опомниться, как в тот же день село наводнили военные с оружием. Всем приказали выйти на улицу — без вещей.
Последнее, что Хава помнила о своем доме, — крест, которые военные мелом нарисовали на двери. А еще она помнила удаляющуюся спину мужа — его заставили якобы по каким-то делам съездить в соседнее село, и больше она его не видела.
До районного центра — села Итум-Кали — больше 11 километров. Весь путь чеченцы прошли пешком. В селе их ждали машины. Хава помнила, как старик Атби, ее сосед, предпринял последнюю попытку остановить это безумие — он решительно отказался садиться в машину.
Тогда один из солдат убил его выстрелом в голову. От ужаса Хава зарыдала. Ей казалось, что уже ничто не заставит ее сесть в эту машину. Привести ее в чувство помог голос сестры мужа: «Видишь, как его убили? Так и тебя убьют».
Дорога в Грозный шла вдоль обрыва, туда — от отчаяния, прыгнул еще один родственник Хавы.
Чеченцы, продолжавшие пути, не оставляли надежду: все еще может проясниться, сейчас военные во всем разберутся, и их отправят обратно домой. Но чуда не произошло. В Грозном их уже ждали грязные товарные вагоны с печками-буржуйками.
Людям раздали хлеб — граммов по 200-300 каждому. В пути они кипятили воду, окунали в нее хлеб — этим и питались.
Тех, кто умирал по дороге, выкидывали из вагонов прямо в снег, когда поезд останавливался.
Полина Ибаева — одна из тех, кто был депортирован из Чечни
Когда до конца пути оставалось совсем немного, у Хавы умер сын. Она так боялась, что и его выкинут в снег во время ближайшей остановки, что привязала его бездыханное тело к своему животу и накрыла платком. Все, чего она хотела, — похоронить ребенка. Но военные узнали об этом. Когда поезд остановился в Кустанае, они отобрали у нее мертвого мальчика и унесли.
Второй сын Хавы тоже вскоре умер, осталась только малышка Полина. Тогда, в феврале 44-го, ей было всего три месяца.
Сейчас Полине Ибрагимовне Ибаевой 75. Она с трудом ходит, опираясь на трость, но от помощи зачастую отказывается — говорит, полезно самой двигаться.
«Председатель нашего сельсовета был из поселка Владимировка Костанайского района. Он рассказывал, что перед нашим приездом [в Казахстан] всем объявили: «Закрывайте двери и окна, головорезы чечены едут». Такими страшными чудищами представляли нас. Они все попрятались. А тут из вагонов вышел народ — голодный, замерзший, бедный, погубленный народ», — рассказывает она.
Шесть дней на депортацию
Официальной причиной депортации была названа антисоветская деятельность чеченцев и ингушей.
«В связи с тем, что в период Отечественной войны, особенно во время действий немецко-фашистских войск на Кавказе, многие чеченцы и ингуши изменили Родине, переходили на сторону фашистских оккупантов, вступали в отряды диверсантов и разведчиков, — говорилось в указе президиума Верховного Совета СССР. — Всех чеченцев и ингушей, проживающих на территории Чечено-Ингушской АССР, а также в прилегающих к ней районах, переселить в другие районы СССР, а Чечено-Ингушскую АССР ликвидировать».
По свидетельствам очевидцев, тех, кого из-за состояния здоровья нельзя было выселить (например, инвалидов), убивали на месте.
Историк Саламат Гаев, автор книги «Хайбах. Следствие продолжается», рассказывает: «Людей с окрестных сел собрали в селении Хайбах и предложили: тот, кто может идти пешком — километров 60 — идите, а кто не может, — пожалуйста, за вами прилетит самолет, мы на самолете увезем. Возьмите с собой солому, сено и зайдите в этот сарай. Они зашли, устроились, а потом двери закрыли на засов и подожгли их. По документам Михаила Гришиани, комиссара госбезопасности, руководившего операцией в Хайбахе, который сжигал их, фигурирует цифра 700».
В течение шести дней депортация была завершена.
В шифрограмме, отправленной Сталину, было сказано: «По 29 февраля выселено и погружено в железнодорожные эшелоны 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев. Погружено 177 эшелонов, из которых 159 отправлено к месту нового поселения. Последний эшелон со спецконтингентом прибыл в пункт назначения 20 марта».
Количество умерших в пути, а также в Казахской и Киргизской ССР, куда были депортированы чеченцы и ингуши, выяснить невозможно. По разным оценкам оно составляет от нескольких десятков до сотен тысяч человек.
«Я со старожилами разговаривал, спрашивал про то, как в Красную Поляну привезли переселенцев. Они рассказывают, что председатель колхоза их вызвал, дал им сани, упряжку с лошадьми и сказал: «Берите с собой тулупы, полушубки, езжайте в Атбасар». Они ехали почти сутки, приехали в Атбасар и сняли с вагонов замерзших людей, укутали их и так и везли назад. В селе разместили по русским и немецким семьям», — рассказывает Ансар Ибаев, глава сельского округа.
«Знаешь, что такое лебеда? — неожиданно спрашивает его мать, Полина Ибрагимовна. — Первое время мама варила лебеду, сверху посыпала перемолотым просом и кормила нас этим. Отруби тоже варила, делала из них суп. Когда в поле заканчивали собирать картофель, мы искали остатки. За день работы на стройке матери давали буханку хлеба и литр обрата (обезжиренного молока). Никто с нами плохо не обращался, соседи все добрые были. Я помню, как мама рассказывала, что брала у соседей солому и укладывала нас на нее спать. В конторе, куда она ходила просить муку, ее очень жалел сторож, давал по 2-3 килограмма и иногда картошку. Очень хорошие русские были… А потом нам дали землянку с русской печкой. Мы на ней спали и делали уроки».
Таких землянок в Красной Поляне осталось несколько — на краю села стоят покосившиеся домишки без фундамента и перекрытий, частью фасада утопают в снегу. Это саманные дома — сделанные из глинистого грунта с добавлением соломы. Неподалеку сохранилась и русская избушка — сложенная только из дерева, покрытого мхом. Еще немного времени — и они совсем развалятся, раскрошатся на мелкие кусочки, которые ветер развеет по степи.
«Как бумажку поднесли, так и получилось»
Ансар Ибаев родился и вырос здесь, среди казахских степей. Родную для себя землю чеченец покинул на долгое время только на время учебы в Целиноградском пединституте (Целиноград — прежнее название Астаны). Закончил исторический факультет и сразу вернулся.
Чеченские села Красная Поляна, Арбузинка и Петриковка расположены на расстоянии трех-четырех километров друг от друга. Ансар — глава или, по-казахски, аким всех трех поселений.
«В большом мире, когда выезжаешь из района, поражает отношение людей, такое бесчувственное. «Не мое дело, меня не касается» — вот такое отношение в больших городах», — говорит аким.
Его мать Полина Ибрагимовна была одной из немногих грамотных людей среди переселенцев, приехавших в Красную Поляну. Она читала ему книги на русском языке, отправила учиться и поддерживала во всем.
Ансар Ибаев наизусть помнит имена людей, участвовавших в спецоперации, даты, названия всех сел, откуда были высланы люди, но не ищет виновных.
Ансар Ибаев родился в Казахстане, возвращаться на родину предков он не хочет
У него самого о советском времени другие воспоминания: «Получить образование, вступить в комсомол, потом в коммунистическую партию, идти по карьерной лестнице: сегодня комсорг, завтра парторгом станешь, — вот так в мечтах все шло. Наверное, мечта потихоньку сбылась».
Даже «товарища Сталина», как называет его Ансар, он в депортации не винит: «Как ему бумажку поднесли, так оно и получилось».
Но и версию о том, что чеченцы хотели примкнуть к гитлеровским войскам и готовили ему в подарок белого коня, аким отвергает: «Это, видимо, издавна идущая неприязнь к вайнахскому населению в итоге вылилась в депортацию 44 года». И как бы в доказательство спешно добавляет: десятки тысяч чеченцев добровольно воевали на фронтах.
Его мать тоже отказывается кого-то винить в том, что ей пришлось навсегда покинуть родные места. «Люди из нашего села никогда не ругают советскую власть. Это уже далеко в прошлом. Люди, которые в этом участвовали, умерли», — говорит она. И примирительно добавляет: «Те, кто участвовал в выселении, они же по приказу действовали, у них не было другого выхода. Все невзгоды уже пережиты и все виноватые понесли наказание. Это все воля божья».
На вопрос, как в Красной Поляне отреагировал на развал Советского Союза, Ансар Ибаев ответил так: «К той советской власти, в которой я учился, вырос, образование получил, я относился хорошо. Я даже не думал, что советская власть когда-то перестанет быть. Не ожидал даже этого».
Отношение к высшему руководству здесь подчеркнуто хорошее. Говоря о достижениях села, аким неоднократно благодарит власти за помощь: сделали освещение на улицах, помогли установить санузлы, за высокую рождаемость подарили селу машину скорой помощи, интернет провели.
Президента Казахстана аким чеченских сел никогда не называет просто по фамилии, только почтительно — Нурсултан Абишевич.
«Родину отцов нельзя ругать»
Новости об исторической родине здесь узнают в основном из интернета, лишь у некоторых есть чеченский телеканал.
Ансар Ибаев последний раз был в республике в 2015 году — первый раз за 25 лет — и возвращаться пока не спешит. Признается, что ему понравились новые здания, дороги и трассы, но себя среди грозненских новостроек он не видит. В первую очередь — из-за работы. В России Ибаев скоро бы вышел на пенсию и остался бы без работы, но что такое лежать на диване без дела, он не представляет.
Из неприятного он вспоминает только закрытые ворота домов во время поминок: «Я спрашиваю: а где же соседи? А мне говорят, что они в первый день пришли и сразу ушли. Как это — ушли? У нас, если мой сосед сидит без хлеба, я ему хлеб понесу. Если у кого-то спички закончились, я к ним приду со спичками. Мы живем открыто, как степные жители. А там своя специфика».
Пробыв в Чечне пять дней, аким вернулся в Красную Поляну.
На вопрос, как он воспринял новости о преследовании геев в Чечне и слухи о пытках и убийствах людей, аким спокойно пожимает плечами. Ансар Ибаев ставит Рамзана Кадырова в один ряд с Петром I — в том смысле, что Петр «тоже совершал ошибки, но в историю вошел как созидатель»: «При ситуации, которая была в Чечне после войны… Чечня была как Сталинград. И сегодняшняя Чечня… Если Рамзан Кадыров где-то и допускает ошибки, мне кажется, об этом можно и не говорить даже».
Услышав про геев, дети Ансара Ибаева, сидящие рядом, начинают неловко улыбаться, сын встает и выходит из комнаты — видно, что эта тема для него непривычная, но сам аким не смущается: «Если говорить о людях нетрадиционной ориентации, я так скажу: в Чечне такого не должно быть. Эта тема вообще должна быть закрыта для вайнахского народа, это даже не обсуждается. Мне даже стыдно было бы об этом написать. Хотя в нашем мире все возможно».
В остальном о Чечне аким говорит аккуратно, обходя острые углы, признаваясь, что «не знает, нарушаются ли там права человека», но если да, то разбираться в этом должны Рамзан Кадыров и президент Владимир Путин.
Лишь когда разговор снова заходит о депортации, Ансар Ибаев признается, что ему «немножко неприятно», что в Чечне день памяти жертв депортации перенесли на 10 мая — день похорон Ахмата Кадырова, но тут же добавляет: «Считаю это внутренним делом Российской Федерации. Родину отцов нельзя ругать в любом случае».
«В Нью-Йорк я тоже поеду, но в Лос-Анджелесе лучше»
Течение жизни в селе не дает большинству молодежи времени задуматься о другом будущем. Дети помогают старшим во время посевной, кормят скот, чистят дороги.
Старшие гордятся тем, что почти никто из села не уезжает: детей отпускают в город учиться тому, что пригодится в селе. Обратно возвращаются учителя, ветеринары, сельскохозяйственники.
Интернет — главное развлечение молодежи с «большой земли» — в Красной Поляне появился лишь год назад. С тех пор многие школьники активно сидят «ВКонтакте», лайкают фотографии друг друга.
Аким при том надеется, что Wi-Fi не изменит устоев и стремлений молодежи. «Интернет — это век людей с опущенными головами. В моем селе, я надеюсь, мы голову еще не опустили», — улыбается Ансар Ибаев.
Но молодежь признается, что благодаря интернету может заглянуть в другие уголки мира. А это, в свою очередь, позволяет им мечтать о новом.
Хадижат учится в 10 классе, но уже решила, что после поступит куда-нибудь «на Кавказе». У нее в планах не только ведение домашнего хозяйства: об этом она вообще не говорит.
«Я мечтаю стать визажистом, — признается она застенчиво. — Я вот после школы практикуюсь иногда».
«А я врачом. Хирургом, — неожиданно говорит ее соседка по парте. — В Грозном хочу учиться».
Муса Абуев всего немного старше Хадижат — ему 20 лет, он живет в соседней с Красной Поляной Арбузинке. Он только что окончил институт в Кокшетау, выучился на программиста. У его отца хорошее по местным меркам хозяйство — лошади, бараны, коровы.
Три чеченских села живут домашним и сельским хозяйством
Муса иногда выезжает за пределы села, но больше всего мечтает однажды не вернуться. 20-летний парень хочет уехать в Америку.
«Это моя мечта и я точно знаю, что поеду туда. Скоро начну учить английский. Я уже немного могу говорить», — гордо сообщает он.
Муса разработал четкий план: полгода поработает в Кокшетау, затем уедет в Россию или в Норвегию, где у него есть родственник. А оттуда махнет в Америку: «Мне больше нравится Лос-Анджелес. В Нью-Йорк я тоже поеду, но в Лос-Анджелесе лучше. Я смотрел в интернете, там тепло. Хочу посмотреть, что там, как там. Там же много зданий».
У Мусы часто спрашивают, почему он, подобно сверстникам, не участвует в зикре. «А мне просто не очень интересно это все», — говорит он в ответ.
Муса признается: его отцу идея о покорении мира не нравится. Несмотря на это, юноша просит: «Напиши, что есть такой Муса Абуев, у него есть мечта — поехать в Америку».
Фото — Максим Ломакин