Российский оппозиционный политик Алексей Навальный остается в реанимации в омской больнице, куда он был доставлен в четверг утром с симптомами отравления. Самолет, на борту которого находился оппозиционер, был вынужден совершить экстренную посадку в Омске из-за резкого ухудшения самочувствия Навального.
Хотя заместитель главврача Омской больницы скорой медицинской помощи Анатолий Калиниченко заявил, что проведенные исследования не подтверждают отравления у Навального, пресс-секретарь политика Кира Ярмыш, сопровождавшая его в поездке, предположила, что это могло быть умышленное отравление.
«Предварительный диагноз: острое отравление неустановленным психодиcлептиком (психодиcлептики — вещества, способные вызывать галлюцинации)», — сказал Интерфаксу источник в медицинских кругах.
За последние пять лет в России произошло несколько громких отравлений оппозиционных политиков и активистов. В 2015 году с тяжелым отравлением был госпитализирован политик и журналист Владимир Кара-Мурза-младший. В 2016-м нападение со шприцем с неустановленным веществом было совершено на антрополога Сергея Мохова, который на тот момент занимался исследованием рынка ритуальных услуг.
В феврале 2017 года с симптомами тяжелого отравления снова был госпитализирован Владимир Кара-Мурза-младший. А в 2018-м с симптомами отравления и в состоянии, угрожающем жизни, в Москве госпитализировали художника-акциониста и издателя «Медиазоны» Петра Верзилова.
Русская служба Би-би-си попросила Петра Верзилова и Владимира Кара-Мурзу-младшего рассказать об обстоятельствах тех отравлений.
Петр Верзилов: «спецоперация по отравлению»
Произошло мое отравление 11 сентября 2018 года на первом этаже Басманного районного суда в Москве.
За два дня до этого моя девушка Ника Никульшина была задержана вместе со своей подругой в машине при очень странных обстоятельствах: полиция попросила их проследовать для проверки машины на угон. И дальше два дня они провели в полиции, ожидая суда по довольно безумному обвинению в неповиновении сотрудникам полиции, хотя они, конечно же, сразу поехали по просьбе сотрудников полиции в отделение.
На 11 сентября был назначен суд, который должен был начаться в девять утра. К этому времени в суд пришли и адвокаты, и друзья, и группа поддержки, и семья. Суд в итоге состоялся в шесть вечера, судья (который находится в списке Магнитского) вынес постановление, согласно которому девушек освобождали в зале суда после двух дней ареста.
После этого мы с моей девушкой Никой Никульшиной пошли домой, и примерно через три часа после выхода из здания Басманного районного суда я стал чувствовать, что теряю координацию, что у меня падает зрение, что я не могу идти, разные части тела не слушаются меня. Когда я вернулся домой и лег на кровать, меня начало очень сильно лихорадить, поднялась температура, и я потерял сознание — как раз к приезду врачей скорой помощи.
«Странные люди — в форме и без»
После этого меня на скорой помощи доставили в больницу Бахрушиных [городская клиническая больница им. братьев Бахрушиных], где в течение первого дня ко мне не пускали никого из родных и близких. Не пускали мою маму, несмотря на приказ минздрава, предписывающий обязательно пускать близких родственников в реанимацию.
И в течение первого дня в больнице Бахрушиных фактически был перекрыт весь этаж реанимации, где я находился, и там было много странных, нетипичных для больницы людей — в форме и без. Как мы впоследствии поняли, это было сделано для того, чтобы уберечь, не дать доступа моим близким к моим медицинским анализам, которые были взяты в первые сутки, потому что в последующие дни анализы уже не выдавали никакого результата. Анализы показывали, что я в идеальном состоянии, а по факту я находился при смерти.
«Неустановленное вещество»
Впоследствии врачи берлинской клиники Шарите (это одно из лучших неврологических и токсикологических отделений в мире) заключили, что одно из главных свойств вещества, которым меня отравили — фантастически быстрая способность выведения из организма, то есть уже спустя сутки анализы не обнаруживали этого вещества. Это было как раз одной из главных задач применить именно такое вещество при отравлении, чтобы усложнить его обнаружение.
В больнице Бахрушиных говорили, что они не понимают, что произошло, что это какое-то непонятное вещество произвело непонятное действие при непонятных обстоятельствах. Они сказали: вот анализы, проведенные сутки спустя, а до этого они никаких анализов не проводили. Хотя известно, что медицинский протокол токсикологии предписывает в первую очередь провести анализ, чтобы понимать, от какого вещества пациента нужно спасать.
Юмористическая ситуация: врачи говорят, что я при смерти, а анализы девственно чисты. В диагнозе была сложная формулировка, которая по сути означала, что я отравлен психотропными препаратами.
В дальнейшем немецкие врачи подтверждали, что одним из возможных препаратов, который входил в состав коктейля, которым меня отравили, был скополамин.
Такое довольно редко употребляемое вещество, которое используется в основном в Южной Америке преступниками в разных целях. Но у него много разных свойств — мгновенное действие и так далее. Но немецкие врачи говорили также, что в коктейле могло быть и множество других компонентов — которые добавили другие свойства — отложенное действие и так далее. То есть коктейль мог состоять из абсолютно разных компонентов.
«На грани жизни и смерти» и долгое восстановление
Я был госпитализирован сначала в больницу Бахрушиных, потом еще два дня в НИИ Склифосовского. Потом стало ясно, что, действительно — как мы сейчас видим в случае с Навальным — что сотрудники специальных служб непосредственно участвуют в медицинском процессе и просто говорят [врачам], кого пускать и что писать. Стало ясно, что [в России] никакого адекватного лечения и анализов провести невозможно, поэтому было принято решение перевести меня в берлинскую клинику «Шарите».
Еще в течение недели в Берлине я был на грани жизни и смерти. Потом состояние стало несколько улучшаться, но врачи не были уверены, сохранил ли я психическое здоровье — из-за тяжести произошедшего. Причем в течение нескольких недель я находился в крайне безумном состоянии — то есть я бредил, не узнавал близких. Я свободно говорю на английском, но я обращался к врачам на русском, не понимал, что я в Берлине.
Такое тяжелое состояние было почти в течение месяца. Более того, я почти ничего из этого не помню, потому что мозг не производил процедуру «записи» происходящего. Я помню себя уже только в хорошем, выздоравливающем состоянии.
В результате лечения мне стало становиться лучше. Выписали меня уже в конце сентября. Потом я практически каждый день ходил в больницу на процедуры, я пробыл в Берлине до конца октября, постоянно посещая клинику.
На восстановление ушло еще несколько месяцев. Потом врачи сказали, что на время реабилитации надо поехать в какое-либо теплое и безопасное место, и был выбран Израиль. Несколько месяцев я провел в Израиле, восстанавливаясь и приходя в нормальное состояние.
«Агрессивное бездействие»
Мы называем то, что было, агрессивным бездействием. Потому что и МВД, и СКР, несмотря на обращения моего адвоката, отфутболивали друг другу это дело. И понятно, что им было очень сложно браться за дело, расследование которого надо было начать с изучения того, что происходило на первом этаже Басманного районного суда — который является специальной подведомственной территорией и который явно контролируется специальными службами.
И это агрессивное бездействие привело к тому, что в какой-то момент пришел очередной отказ в возбуждении уголовного дела просто на основании того, что даже самые базовые формальности не исполнялись. В частности, они отказывали в возбуждении уголовного дела, не опрашивая даже меня. Потом какой-то низовой участковый меня опросил (осенью 2019 года), и снова материал ушел в какую-то безвестность. И вот за два года не сделано абсолютно ничего.
«Месть за акцию на ЧМ-2018»
На тот момент мы считали, что это каким-то образом больше касалось моего расследования убийства в Африке моего близкого друга Александра Расторгуева, Орхана Джемаля и их оператора. Но после, изучив материалы, ситуацию и проанализировав, мы пришли к заключению, что, скорее всего, это была месть за акцию на чемпионате мира в июле 2018 года.
Во-первых, она [та акция] прошла в присутствии Путина, Макрона и других иностранных лидеров и была расценена Путиным как провал спецслужб. И поскольку кто-то наверняка понес дисциплинарную ответственность за это, то резко недовольные персонажи в спецслужбах после этой акции, безусловно, были.
Владимир Кара-Мурза: два отравления за два года
Политик, председатель Фонда Бориса Немцова Владимир Кара-Мурза-младший первый раз был госпитализирован с симптомами тяжелого отравления в мае 2015 года, через три месяца после убийства Немцова.
26 мая во время рабочей встречи в здании РИА Новости на Зубовском бульваре Владимиру Кара-Мурзе внезапно стало плохо.
«Стало трудно дышать, это очень страшно: ты пытаешься вдохнуть, а воздух в легкие не поступает. Была жуткая боль, началась рвота, меня отнесли на диван, положили, вызвали скорую», — рассказывает Владимир Кара-Мурза. По его словам, что происходило дальше, он не помнит.
«Никто не думал об отравлении»
Сначала политика госпитализировали в ГКБ №23 им. И.В. Давыдовского, но вскоре в связи с ухудшением состояния перевели в Центр сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева.
«Почему-то тогда врачи решили делать операцию на сердце. А мы еще тогда не были готовы к вопросу об отравлении. Я попытался высказать робкое предположение, а не отравление ли это. После смерти Щекочихина прошло уже много лет. Анну Политковскую в итоге убили не отравлением. В итоге к тому, что это может быть отравление, мы были не очень готовы», — рассказывает адвокат политика Вадим Прохоров.
«Уже начали готовить к операции, но, слава богу, приехал выдающийся кардиохирург Михаил Алшибая и сказал: «Ребят, что же вы делаете, у него сердце, как у космонавта, это явно отравление». И уже только после этого, несколько дней спустя, его начали лечить от отравления. На тот момент он уже был в коме», — вспоминает адвокат.
Из центра Бакулева Владимира Кара-Мурзу-младшего перевели в отделение реанимации клинической больницы №1 им. Н. И. Пирогова. Там его лечащим врачом оказался Денис Проценко, который теперь хорошо известен широкой общественности как главврач 40-й больницы в Коммунарке, принявшей первых больных с Covid-19.
«Отказали почки, легкие, сердце»
По словам Владимира Кара-Мурзы, именно благодаря Денису Проценко ему удалось выжить.
У впавшего в кому политика отказали почки, легкие, сердце, и он был полностью переведен на систему искусственного жизнеобеспечения.
«Жена хотела меня вывезти из России, но ей объяснили, что без всей этой аппаратуры я не выживу», — рассказывает Владимир Кара-Мурза. Врачи сказали его жене, Евгении Кара-Мурзе, что шансов на выживание у Владимира было 5%.
Впервые в себя он пришел в палате, которая была вся напичкана аппаратурой, поддерживающей его жизнь.
На лечение и восстановление ушло много месяцев. «После такого ты буквально заново учишься ходить, организм заново учится работать. Это очень больно и тяжело», — признается Владимир Кара-Мурза.
Еще год после отравления он ходил с тростью.
После первого отравления политик получил итоги проведенной во Франции экспертизы, согласно которой в его организме были значительно превышены нормы содержания тяжелых металлов. Однако специалисты на основании полученных данных уже не могли установить вещество, которым был отравлен Кара-Мурза. Наличие тяжелых металлов только подтверждало версию отравления.
«Неустановленное вещество»
«То есть это по всей видимости следы распада какого-то отравляющего вещества. Но какого именно, нам сказать не могли. В первый раз образцы крови взяли только на третий или четвертый день, а второй раз — на второй день после отравления», — говорит Вадим Прохоров.
В декабре 2015 года Владимир Кара-Мурза подал заявление на имя председателя СКР Александра Бастрыкина с требованием возбудить уголовное дело по факту его отравления.
Позже адвокат политика Вадим Прохоров скажет, что все время — с момента подачи заявления до второй госпитализации — следователи не предпринимали никаких активных действий.
Второй раз Кара-Мурза был госпитализирован в ночь с 1 на 2 февраля 2017 года, за несколько часов до рейса в США — с признаками «острой интоксикации неустановленным веществом».
Владимир Кара-Мурза отмечает, что отравление перед посадкой в самолет может быть тактикой организаторов отравления, поскольку в воздухе сложно оказать всю необходимую медицинскую помощь.
Отравление перед полетом
«И что интересно. Первое отравление было через день или два после того, как он [Владимир Кара-Мурза] прилетел из Казани в Москву. Не исключено, что именно там оно и произошло. В самолете, насколько я понимаю, удобно травить из-за того, что каждый ест свою еду, никто не ест еду соседа», — добавляет адвокат Вадим Прохоров.
По словам Владимира Кара-Мурзы, ему повезло, что в момент, когда ему стало плохо во второй раз, он был еще не в самолете и не один, рядом были родители жены, которые и вызвали скорую.
После госпитализации Кара-Мурза был введен в медикаментозную кому. Тогда его жена в интервью Би-би-си сказала, что ситуация вновь напоминает преднамеренное отравление.
«У него сильно участилось сердцебиение — настолько сильно, что стало тяжело дышать. Он был доставлен в больницу, а через несколько часов у него опять стали отказывать органы — так же, как это было в прошлый раз», — рассказала Евгения Кара-Мурза.
Сейчас Владимир Кара-Мурза говорит, что ему снова очень сильно повезло.
Переливание плазмы
«Я снова попал к Денису Проценко, который уже знал, что делать в таких случаях. Если в первый раз я был в коме почти три недели, то во второй раз — неделю», — рассказывает Кара-Мурза.
Как подчеркивает Вадим Прохоров, состояние его подзащитного заметно улучшилось после переливания плазмы крови.
«2 февраля его госпитализировали, а 4 февраля доктор Андрей Быков заменил плазму крови Володе, и Володя пошел на поправку. Это, кстати, еще один ярчайший симптом отравления, если при замене плазмы крови человек идет на поправку», — говорит адвокат.
После второго отравления Владимир Кара-Мурза подал новое заявление в СКР о возбуждении уголовного дела по факту его отравления.
Однако только в апреле 2018 года Следственный комитет возобновил проверку по фактам двух отравлений. Произошло это после отравления экс-сотрудника российских спецслужб Сергея Скрипаля и его дочери Юлии в Солсбери.
Следователь специально установил скайп
«Следователь вышел сам на меня, сказал, что ведет проверку до возбуждения уголовного дела и что ему надо опросить Володю. Я ему сказал, что он сейчас за границей. Он говорит: сделаем по скайпу. И впервые в истории СКР были взяты объяснения по скайпу. Следователь находился в Москве, в Следственном комитете по району Хамовники, я находился в Москве, а Володя — в Вашингтоне. Дал объяснения, его жена Евгения также дала объяснения», — рассказывает Вадим Прохоров.
На вопросы следствия о том, кого он считает причастным к его отравлениям, Владимир Кара-Мурза ответил, что «способ, который был выбран для покушений, указывает на причастность представителей российских спецслужб».
А дальше — снова тишина.
«Вообще по закону должны были вынести постановление — либо о возбуждении уголовного дела, либо об отказе. Моя версия, что были постановления об отказе, которые отменялись прокурорами, а затем снова выносились. Но в результате мы их так и не получили», — говорит адвокат.
«Ошибка» ФБР
В 2017 году после второго отравления образцы для анализов Кара-Мурзы были переданы в ФБР США. По словам Вадима Прохорова, представители ФБР перед новым, 2018 годом, связались с Владимиром и сообщили ему, что они «нашли что-то интересное».
«И тут поездка в США начальника службы внешней разведки Сергея Нарышкина, директора ФСБ Александра Бортникова, (прежнего) начальника Главного управления Генштаба ВС России Игоря Коробова. Это был январь-февраль 2018 года. И после визита этой троицы Володе сказали в ФБР: извините, мы ошиблись, ничего вам сказать не можем», — рассказывает Вадим Прохоров.
«Володя начал предпринимать попытки все-таки получить информацию о себе. И в 2018 году сенаторы, конгрессмены, в том числе [сенатор] Марко Рубио, начали помогать Володе справиться с этой бедой в лице ФБР. Надо сказать, что им всем достаточно хамски ответили. То есть стало понятно, что спецслужбы специально скрывают. Моя гипотеза заключается в том, что в ходе поездки Бортников и компания разменяли обязательство ФБР не выдавать ничего Володе на какую-то историю — по слухам, на историю с американцем. Нормальная история для спецслужб, только нам все это не понравилось», — говорит адвокат.
В феврале этого года политик подал в суд на Федеральное бюро расследований США и потребовал сообщить ему результаты его анализов. Суд обязал ФБР до середины октября 2020 года предоставить Кара-Мурзе данные о результатах анализов.
Сергей Мохов: неустановленное вещество и бездействие полиции
В ноябре 2016 года было совершено нападение на антрополога Сергея Мохова. Неизвестный у дома Мохова набросился на него и вколол ему в бедро какую-то жидкость.
О нападении Мохов успел сообщить по телефону своей супруге — Любови Соболь, юристу Фонда борьбы с коррупцией Алексея Навального.
Вскоре после нападения со шприцем у Мохова начались конвульсии, он упал и не мог двигаться.
Его отвезли в НИИ Склифосовского, где выяснилось, что вколотый препарат быстро растворился в организме и определить его точно нельзя. Врачи исключили возможность передозировки каким-либо аптечным препаратом, уточнив, что такое вещество в аптеке приобрести невозможно.
Любовь Соболь предположила, что могут быть две версии нападения.
«Муж у меня антрополог и в том числе занимается темой кладбищенской инфраструктуры и исследует рынок ритуальных услуг, недавно дал несколько интервью, где, кроме всего прочего, упоминал коррупционные истории в этой сфере», — сказала Любовь Соболь.
Также она не исключила, что нападение на Сергея Мохова связано с ее деятельностью в Фонде борьбы с коррупцией. «Последний год с коллегами я активно расследую деятельность Евгения Пригожина, заказывавшего нападения на журналистов. Какого-то «послания» нападавшие не оставили, так что остается только гадать», — заключила Соболь.
В июне 2018 года суд в Москве признал незаконным бездействие полиции после нападения неизвестных на главного редактора журнала «Археология русской смерти» Сергея Мохова. Это произошло после того, как адвокат Сергей Бадамшин подал жалобу на капитана полиции по фамилии Хомич, который неоднократно отказывался возбуждать дело.