Сорок добровольцев, в основном — студенты московских вузов, несколько месяцев не видят родных и знакомых, живут в съемных квартирах и каждый день проводят по восемь часов в лабораториях «ковидных» больниц. Они участвуют в масштабном исследовании крови, которое организовал 74-летний профессор Фазли Атауллаханов — оно может помочь спасти жизни тысяч больных коронавирусом.
Студент бакалавриата Сколковского института науки и технологий Иван Федоров на днях пытался объяснить таксисту, что работа в лаборатории коронавирусной больницы не такая уж и страшная.
— Я ему сказал, что в такси сейчас опаснее.
— А он?
— Посмотрел недоверчиво и ничего не ответил.
Иван и еще четыре десятка добровольцев, в основном тоже студентов, участвуют в масштабном исследовании крови людей, заболевших коронавирусом. Для этого старшекурсники МГУ, бакалавры Сколтеха и выпускники медвузов каждый день, как на работу, ходят в лаборатории одиннадцати московских больниц, которые в народе опасливо зовут «ковидариями».
Многие из них не видели родственников и друзей с апреля — это обязательное условие. Им также предписано свести к минимуму прочие социальные контакты.
Поэтому студенты живут в съемных квартирах рядом с больницами, в лаборатории и обратно ходят пешком. В больницах их кормят и дополнительно выделяют на еду по 500 рублей в день на человека — студенты предпочитают доставку.
У всех участников исследования, с которыми поговорила Русская служба Би-би-си, почти одинаковая мотивация. «Невозможно сидеть сложа руки, когда происходит такое». «Спросят меня потом внуки — бабушка, а что ты делала во время пандемии? Нужно ведь будет что-то сказать». «Когда у тебя есть возможность поучаствовать в большом деле и помочь людям, это всегда приятно».
В лабораториях каждый доброволец проводит восемь часов в день. Медсёстры больниц берут кровь для исследования у пациентов, ставят пластиковые пробирки в шлюзы, добровольцы их забирают и начинают исследования.
«Основная проблема — слишком много пробирок приходит утром, приходится попотеть», — говорит 20-летний студент медицинского колледжа Алексей Чернов. Кровь каждого пациента тестируют несколько раз — сразу при поступлении больного, до введения разжижающих кровь препаратов и дважды — во время терапии.
«Прокручиваем пробирки в центрифуге, забираем плазму. Смотрим, насколько быстро и сильно сворачивается плазма того или иного пациента. В перспективе это даёт набор материала и возможность посмотреть, какая антикоагуляционная терапия работает лучше, какая — хуже», — объясняет Чернов.
Одно из опаснейших осложнений коронавирусной инфекции связано с нарушением свертываемости крови: она становится слишком густой и сворачивается внутри поврежденных сосудов, что ведет к тромбозу, который часто заканчивается смертью.
Процесс можно повернуть вспять при помощи разжижающих кровь антикоагулянтов, для этого нужно выявить угрозу как можно раньше.
Организатор и главный идеолог исследования, в котором участвуют московские студенты, пытается решить эту проблему уже больше 25 лет.
Государственные инвесторы
Тромбоз похож на лесной пожар — он тоже возникает внезапно и непредсказуемо, говорит 74-летний Фазоил Атауллаханов. Он биофизик, профессор МГУ и Пенсильванского университета. Знакомые зовут его просто «Фазли».
Для борьбы с «пожаром» Атауллаханов и его соратники разработали тест свертывающей системы крови под названием «Тромбодинамика»: он позволяет выявлять нарушения свертываемости и помогает врачам подобрать дозу антикоагулянтов.
Со стороны тест выглядит просто. В небольшой прямоугольный ящичек вставляется кювета с плазмой крови, внутрь также помещают тест-систему — специальное покрытие с активатором свертывания (тканевым фактором), имитирующим поврежденную стенку сосуда.
Плазма взаимодействует с активатором свертывания, и если с кровью что-то не так, уже в течение получаса на экране подключённого к прибору компьютера можно увидеть, как в искусственном «сосуде» растёт тромб.
Тестов на свёртываемость крови в мире десятки, если не сотни. Но Атауллаханов настаивает, что именно его метод позволяет с очень высокой точностью выявлять нарушения свертываемости крови на всех стадиях — до тромбоза, во время и после.
Фазли сумел убедить в этом госкорпорацию «Роснано», которая в 2010 году стала главным инвестором «Тромбодинамики» и 2010-2013 годах вложила в проект несколько сотен миллионов рублей.
С 2010 года тесты и приборы «Тромбодинамика» выпускает ООО «Гемакор» — изначально компания была учреждена Атауллахановым и его соратниками, потом ее инвесторами и совладельцами стала «Роснано», а также компании «Сбербанк-капитал» и «ВЭБ-капитал». Они инвестировали в обмен на большие доли в «Гемакоре».
Всего, согласно сайту «Роснано», в проект было вложено 1,09 млрд рублей, из которых 880 млн вложила госкопорация. Ей сейчас принадлежит 80,8%, остальное — компаниям, связанным с госбанками.
Но бизнес не удался: хотя с 2011 по 2018 год (более свежих данных нет) выручка «Гемакора» выросла почти в 25 раз, до 50 млн рублей, компания всегда была убыточной. Так, в 2018 году чистый убыток «Гемакора» был немногим меньше выручки — 40,4 млн рублей.
«Бизнесмен я тот еще»
«Мы приборы выпустили, стали продавать, и продавались они плохо. В 2013-м году «Роснано» выделило нам последние сорок миллионов рублей — им было понятно, что прибыли от нас никакой не будет. Бизнесмен я тот еще», — объясняет Атауллаханов.
Судя по информации в СПАРК, за все время «Гемакор» продал медицинским учреждениям буквально несколько устройств под названием «Система диагностическая лабораторная «Регистратор тромбодинамики» (стоимость — около 1 млн рублей) и заключил несколько десятков контрактов на поставку расходных материалов для исследований крови.
Больше того — как в 2017 году писало в медицинское издание Vademecum, крупнейшим покупателем продукции «Гемакора» по госконтрактам были Центр теоретических проблем физико-химической фармакологии (ЦТП ФХ) РАН, научным руководителем которого является Атауллаханов, и Центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева, в котором Фазли заведовал отделением.
В интервью Vademecum Атауллаханов сетовал на кризис и реорганизацию российской медицины и выражал надежду на то, что основателям «Гемакора» удастся сохранить свои доли в компании. Этого не случилось: в 2017 году «Роснано» выкупило оставшиеся доли Фазли и его партнеров.
Масштабные клинические исследования по изучению свёртываемости крови, о которых мечтал Атауллаханов, в «Гемакоре» не проводились: «Ничего не было, просто как-то всё существовало уже без меня».
«Мы в целом довольны технологией, которую коллеги в «Гемакоре» разрабатывают», — сказал Би-би-си член правления «Роснано» Юрий Удальцов, курирующий компанию с 2014 года.
«Наверное, мы недооценили сложность ее выхода на рынок, и тем, как долго она выходит на рынок, мы, как инвесторы, не очень довольны — мы хотели, чтобы это случилось раньше и быстрее. Но, говоря объективно, в медицине технологии очень-очень медленно, как по субъективным причинам, так и по объективным, продвигаются на рынок», — заключил Удальцов.
Еще один проект с участием все того же «Роснано» и племянника Фазли, Рустама Атауллаханова, закончился совсем плохо. Госкорпорация должна была вложить до 1,3 млрд рублей в компанию «НТФарма», которая собиралась построить завод по выпуску вакцин и других лекарственных препаратов.
Но завод так и не был построен, а в 2016 году Следственный комитет возбудил в отношении руководителей «НТФармы» уголовное дело о растрате имущества на 424 млн рублей .
В январе 2020 года учредитель компании Рустам Атауллаханов был приговорен к восьми годам лишения свободы (его обвинили еще и в отмывании средств, полученных преступным путем), бывший гендиректор компании — к пяти годам.
Отношения Фазли и «Роснано» все эти истории, похоже, не испортили. По крайней мере, именно «Роснано» через «Национальную ассоциацию экспертов в области первичных иммунодефицитов» (НАЭПИД) в 2020 году выделило Атауллаханову в общей сложности 6 млн рублей на новое исследование свертываемости крови — эти деньги пошли на аренду квартир и защитные костюмы для добровольцев.
Новую надежду старому проекту Фазли дал пришедший в Россию коронавирус.
«Я ищу добровольцев»
«Когда вирус появился в Китае, а в России его ещё не было, у меня возникла гипотеза, что в этой патологии решающую роль играют тромбообразования. Лёгкие — это врачи потом видели на вскрытиях — при коронавирусе быстро забиваются тромбами, из-за чего дыхание отказывает», — рассказывает Атауллаханов.
С этой мыслью он пошёл к бывшему ученику, руководителю «Гемакора» Илье Спиридонову — сказал ему, что сейчас нужно остановить все работы и «бороться за кровь».
Спиридонов вспоминает, что отнёсся к словам учителя с долей скепсиса — в начале весны ситуация с новым вирусом не казалась такой уж страшной. Но, привыкнув доверять научной интуиции Фазли, Спиридонов выделил для проекта 40 приборов «Тромбодинамика» и 200 тысяч тест-систем.
В конце апреля Атауллаханов разместил в интернете открытое письмо. «Я ищу добровольцев, готовых принять участие в многоцентровом исследовании свертывания крови у пациентов, страдающих от вируса COVID-19. Цель исследования — разработка нового протокола лечения больных, который не даст легким выключиться», — писал Фазли.
Добровольцы должны были соответствовать нескольким критериям: быть не старше 35 лет, не иметь хронических заболеваний, желательно — химическое, биологическое или медицинское образование. Группу обещали обучить работе с «Тромбодинамикой» и кровью, обеспечить средствами защиты и отправить работать в клиники для больных коронавирусом.
Атауллаханов признает, что многие говорили ему, что такое исследование затевать нельзя, спрашивали, как он обеспечит безопасность волонтеров и заявляли, что вся затея «переходит все разумные пределы».
«Я очень мало беспокоился о том, что добровольцы заразятся в больнице — это было мне подконтрольно и защитить их я мог. Но если человек ездит на работу в метро, если живет дома и кто-то из его родственников заболеет, будет жалко не только добровольца, но и лабораторию, куда он принесет заразу. Одна клиника вылетит из исследования», — объясняет Атауллаханов.
Именно поэтому добровольцев решили селить на съемных квартирах рядом с больницами — в основном, по двое. Сделать это было не всегда просто, говорит координатор проекта по работе с волонтерами, научный сотрудник ЦТП ФХ РАН Алексей Мартьянов.
Алексей Мартьянов
«Встречаются люди, которые отказываются сдавать квартиру добровольцам, работающим с коронавирусом. Другие говорят — ой, это здорово, давайте, я вам скидку сделаю. Были люди, которые наотрез отказывались у себя селить двух наших девушек, а когда я им объяснил, что они, вообще-то, людям помогают, извинились и предложили 15% скидку».
Первые добровольцы отозвались уже через несколько часов после публикации открытого письма. Каждого Атауллаханов лично спрашивал, готовы ли они ко всем рискам и к нескольким месяцам самоизоляции от друзей и родных.
В итоге отобрали сорок волонтёров, многие из них — старшекурсники.
«У меня пока не получается отстраняться»
Когда Алексей Чернов объявил родителям о том, что станет волонтером и будет работать с зараженной кровью, они пришли в ужас.
«Мама волновалась — работа с биологическими жидкостями, риск заражения в разы больше. Я сказал им, что принял решение, и потом отец сказал, что я правильно сделал», — вспоминает он.
Алексей говорит, что не будет жалеть об участии в исследовании, даже если в процессе заразится коронавирусом: «переболею, ничего страшного для моего возраста нет. Мне 21 год, я как-то стараюсь даже на карантине поддерживать форму. Готов рискнуть».
Пятикурсница медицинского института Дарья Копненкова совмещает работу в исследовании с медсестринскими сменами в больнице в Коммунарке. Когда Даша вышла на первое дежурство, к ним в отделение привезли отца ее подруги.
«Представляете, мы накануне сидели с подругой, пили кофе, смеялись, а на следующий день она говорит — ой, у меня температура. Госпитализировали всю её семью, папу — ко мне в отделение. Хорошо, все выздоровели».
Сама Копненкова заболеть уже не боится, потому что бояться не хочет: «когда меня через 20 лет спросят — «Даш, как там было, ты же в эпицентре была», как-то не хотелось бы рассказывать, что я в это время сидела на карантине у холодильника и тряслась от страха».
Дарья Копненкова
Она надеется, что исследование на «Тромбодинамике» даст результат. «В чём уникальность проекта — он помогает здесь и сейчас. На основе наших исследований можно сделать корректировки: одного пациента мы, можно сказать, вытащили — он на грани, резко повысилась свертываемость крови. Мы это увидели на приборе и сразу говорим врачам — надо увеличить дозировку кроверазжижающих лекарств», — гордится Дарья.
Она сама берёт у пациентов кровь для исследования: «Над пациентом с иглой наклоняешься, а сквозь запотевшие от пота очки ничего не видно. К работе в СИЗе (средство индивидуальной защиты) до сих пор привыкнуть не могу, вся спина в потных прыщах».
Самым тяжелым опытом была первая смерть пациента, вспоминает Даша: человек пришел в отделение на своих ногах и «сгорел» за несколько дней.
«Я потом плакала очень. Я больных через себя проношу — ты же их видишь, бегаешь по ночам сатурацию меряешь каждые два часа. У меня пока не получается отстраняться: нет у пациента таблеток, которые он обычно от хронических болезней пьет, и родственников нет, и я готова бежать, покупать ему эти таблетки, только чтобы он их пил».
Одно дело — пять лет учиться в вузе, сдавать курсовые и ходить на практику и совсем другое — участвовать в настоящем исследовании, говорит 22-летняя студентка химфака МГУ Полина Ларионова, работающая в той же Коммунарке: «Тут ты понимаешь, что ошибиться страшно, за каждым анализом реальный человек стоит».
Полина вспоминает 97-летнего ветерана: «у него в карте было указано пулевое ранение, полученное во время Великой Отечественной войны. Мы очень за него переживали, но он выкарабкался».
Была еще супружеская пара, кровь которых часто поступала на исследование, говорит Полина. «Сначала по тестам у них всё было плохо, потом вроде стало получше, но их кровь всё равно присылали. Мы думали, ну когда же их выпишут. Его выписали, а она неожиданно умерла».
Некоторые пациенты лежат в больнице 30 дней, и лаборанты невольно начинают следить за их состоянием.
«Когда ухудшаются, очень тяжело — я первое время переживала, что не в палате рядом с ними, что ничего не могу сделать. Сейчас, когда пациент улучшается, я подсознательно благодарю медсестер и врачей», — рассказывает 22-летняя Дарья Морозова, студентка 5-го курса факультета фундаментальной медицины МГУ.
Другая трудная часть участия в исследовании — самоизоляция, говорит Дарья. «Я теперь поняла, что люблю обнимать людей. Я всё думаю, что будет, когда я смогу обнять семью, обнять друзей, которых вижу только по «Зуму». Когда я выйду, буду только обнимать людей, больше мне ничего не нужно».
Пятнадцать процентов
Тромбоэмболические осложнения стали причиной смерти у 15% пациентов, участвующих в исследовании, говорит врач больницы №64 Александра Писарюк. Схожие данные — в атласе «Патологическая анатомия COVID-19», опубликованном в мае департаментом здравоохранения Москвы.
В 64-й больнице сейчас от коронавируса лечатся 300 пациентов: «Мы видим, что у таких пациентов часто возникают тромбозы. Одна из гипотез, которая существует сейчас, состоит в том, что в патогенезе заболевания лежит именно тромбообразование», — рассказывает Писарюк.
Все пациенты, поступающие в московские клиники с диагнозом коронавирус, сразу получают терапевтическую дозу кроворазжижающих средств — как правило, низкомолекулярного гепарина. Во время пандемии это лекарство врачи стали давать больным еще до того, как минздрав ввел антикоагулянты в список обязательных лекарств при терапии коронавируса.
По словам Елены Васильевой, главного врача городской клинической больницы №23, примерно с конца марта, когда стало ясно, что тромботические осложнения играют важнейшую роль в течении Covid-19, большинству больных с диагнозом коронавирус в московских больницах стали давать противосвертывающие препараты, чаще всего — низкомолекулярные гепарины, в терапевтических дозах.
«У наиболее тяжелых больных, обычно в реанимационных отделениях, нередко использовали и нефракционированный гепарин. Это привело, я думаю, к значительному снижению тромбозов у больных Covid-19 в Москве, — говорит Васильева. — В нашей клинике частота венозных тромбозов не превышала 17% против обычных примерно 70% у больных без антикоагулянтов, по литературным данным».
Смысл исследования Атауллаханова состоит в том, чтобы рассчитать для каждого больного индивидуальную дозу — в то время как в больницах, как правило, действуют по усреднённому протоколу, объясняет Александра Писарюк.
«Не бывает так, что все пациенты одинаково реагируют на антикоагулянты — болезнь у всех течёт очень по-разному. В последнее время врачи пришли к выводу, что усредненные рекомендации не всегда работают, пациентам нужен индивидуальный подход. Исследование Фазли здесь здорово может помочь — к тому же, аналогичного проекта на несколько клиник в мире пока еще нет», — считает Писарюк.
«Масштабное исследование гемостаза. организованное Фазли Автуллахановым в Москве в нескольких клиниках, может дать новые подходы к лечению гиперкоагуляции у этих больных. Разработанный им метод комплексной оценки образования тромба может оказаться наиболее точным для такого подбора», — говорит Васильева. Но для конкретных практических рекомендаций нужно продолжить исследования, добавляет она.
«Я очень сильно жду результатов этого исследования — я по натуре скептик, но готов принять другую точку зрения», — говорит заведующий первичным сосудистым отделением городской клинической больницы №51 профессор Дмитрий Затейщиков.
«Есть важный момент — в нашей стране очень часто изобретатель не готов испытывать свои изобретения так, как они должны быть испытаны. И это автоматически вызывает недоверие. И если кто-то готов испытывать свое изобретение правильно — это большой жирный плюс», — заключает профессор.
Весь мир — лаборатория
В борьбе с коронавирусом участвует вся семья 21-летней первокурсницы магистратуры Сколтеха Анастасии Горшковой: «Я из Челябинска, из семьи врачей. Родители вовсю работали в больнице и ждали, когда я последую их примеру».
Горшкова сидит в защитном костюме даже на зум-конференциях с преподавателями — времени, чтобы переодеться после дежурства, ей не хватает. Она работает в лаборатории академической больницы Троицка — в день туда поступает от тридцати до сорока пробирок с кровью.
Весь мир сейчас — большая лаборатория, а люди — предмет для исследования, считает Анастасия: «Это происходит немножко против нашей воли, поэтому я предпочитаю не думать о том, что мы находимся на переднем крае и двигаем науку».
В той же лаборатории работала научная журналистка и писательница Ася Казанцева, которая тоже участвует в исследовании.
«Должно пройти не больше часа с момента, когда кровь взята из вены у пациента, и до того момента, когда её прокрутят в центрифуге. И вам еще нужно пометить, где кто из пациентов, ничего не перепутав. Когда приходит сразу 30 пробирок, это похоже на игру в тетрис на высоком уровне сложности — только все фигуры еще и заражены», — рассказывает о своей работе Казанцева.
Ася Казанцева
Когда началась пандемия, Ася училась в магистратуре по молекулярной биологии в английском Бристоле: «потом все перешло в дистанционный режим, я была вынуждена вернуться. Это было досадно, тем более что у меня в Бристоле был только начавшийся роман». Поэтому у Казанцевой «личные счеты» с коронавирусом, и она использует все свои навыки в борьбе «с этим чёртовым созданием», участвуя в проекте Атауллаханова.
По ее словам, первая фаза исследования уже закончена — в ней приняли участие больше тысячи пациентов. «Мы собрали достаточную статистику, которая позволяет нам говорить, что повышенная свёртываемость крови у пациента ассоциирована с более тяжёлым ходом заболевания.»
«Более того, по скорости свертывания возможно предсказывать неблагоприятный прогноз ещё до того, как симптомы развились. Это, пожалуй, самое главное», — говорит Ася.
Казанцева работала в лабораториях городской клинической больницы №51 и академической клиники в Троицке. Сейчас она обрабатывает данные участников исследования в научно-клиническом центре РЖД для второй фазы исследования.
Правда, как будет проходить вторая фаза, пока не ясно — недавно Ася разместила в «Фейсбуке» пост, в котором писала, что деньги на исследование закончились.
«Встану на уши, но деньги найду»
«Когда мы начали работать, почти сразу стало ясно, что мы правы. Сейчас мы знаем, что у 80-85% пациентов, которых привозят в клинику, повышенная свёртываемость крови. Стало понятно, что нужна большая выборка пациентов для большей убедительности исследования. Количество больниц увеличилось, мы оказались в долгах», — рассказывает Атауллаханов.
«Роснано» изначально выделило 4 млн рублей, потом покрыло долг на 2 млн рублей, образовавшийся из-за расширения масштабов исследования, но выделит ли корпорация деньги на вторую стадию — пока не понятно.
«Я недостаточно компетентен, чтобы комментировать ход исследования — я пока не вижу данных, а их я увижу, когда данные обработают и предъявят результат», — говорит член правления «Роснано» Удальцов.
Но добавляет, что «доволен тем, что они это исследование в принципе проводят» и что тема выбрана очень правильно: «Мы надеемся на то, что объемы продаж «Тромбодинамики» вырастут, если исследование будет удачным».
Удальцов заявил, что «Роснано» продолжит поддерживать компанию «Гемакор», но «пока не знает ответа на вопрос», будет ли госкорпорация финансировать новое исследование Фазли или привлечет инвесторов.
Деньги нужны для второй фазы исследования, в ходе которой планируется рассчитывать дозу кроверазжижающих препаратов индивидуально для каждого пациента. Где их взять, Атауллаханов пока не понимает.
«Мне этот вопрос задавали, когда я начинал первую фазу: «А если ты не соберешь деньги на начальный этап?» На уши встану, что-нибудь придумаю, не делать этого нельзя», — горячится ученый.
Сейчас из-за того, что некоторые перепрофилированные на время пандемии клиники закрыли «ковидные» отделения, в исследовании остались четыре больницы — академическая в Троицке, Коммунарка, 52-я больница и НКЦ РЖД
Чтобы проект не останавливался, организаторы объявили краудфандинговый сбор на 3,5 млн рублей: за первые десять дней удалось собрать 1,1 млн.
Но нужны еще и новые добровольцы. «На точках работать сложно — мне тоже пришлось поработать в защите, это очень сложно. Восемь часов, все запотевает, устаешь — потом вспоминаешь врачей, которые работают в защите по 12 часов, и понимаешь, что тебе, в общем, нормально», — рассказывает координатор по работе с волонтерами Алексей Мартьянов.
Организаторы исследования стараются, чтобы добровольцы работали на проекте не больше двух месяцев, говорит он: «потом две недели карантина — и на выход».
Но большинство волонтеров не хочет уходить и сейчас отчаянно надеется, что деньги на новую стадию исследования собрать удастся. «Если человек хочет продолжать, мы не отказываем. И вот 70% не хотят уходить, хотят остаться», — рассказывает Мартьянов.
«Тяжело сдавать сессию параллельно с работой, но преподаватели, если что, входят в мое положение, — говорит 20-летняя студентка МГУ Евгения Белоусова, работающая на проекте с мая. — Родители сначала пытались меня отговорить, потом продолжили переживать молча, с плохо скрываемой гордостью».