Недельное волеизъявление о поправках к Конституции России близится к концу. Российская глубинка, не охваченная массовой наглядной агитацией и подробными разъяснениями, воспринимает это примерно как очередные выборы: голосование, которое мало на что влияет, но при наличии какой-то энергии позволяет выразить свое отношение к властям. Корреспондент Би-би-си, оказавшийся в Смоленской и Тверской областях в роли путешественника, пытался расспрашивать о голосовании встретившихся ему людей.
«А может, водочки немного?» — в четвертый раз спрашивает бабушка Евгения. Я снова отказываюсь — после трех часов езды на велосипеде по тому, что карта Смоленской области церемонно зовет «дороги автомобильные с покрытием», сердце колотится на пределе. А из деревни Каменец по зыбкой смеси из камней и песка по жаре ехать еще 20 километров, так что даже «немного водочки» может оказаться фатальным.
Корреспондент Би-би-си в момент общения с Евгенией Митягиной был потный и всклокоченный, лицом красен. Корреспондент был не на работе, а взял неделю отгулов и отправился в велопоход. Ну а поскольку командировки последние два месяца были почти невозможны, я захватил с собой диктофон, чтобы узнать мнение людей подальше от Москвы о поправках к Конституции.
Бабушка Евгения, ее муж и сын Владимир и Василий Митягины и соседка Наталья Гвоздева — в отличном настроении. С утра они посмотрели парад Победы в Москве, а теперь сидят под навесом в саду, пообедали окрошкой и котлетами, выпили водки и изумительно красиво поют народные песни.
Евгения Митягина (слева) и ее соседка Наталья
Но на вопрос о том, пойдут ли они голосовать, Евгения решительно отвечает «нет». Потому что жизнь плохая. Отказ от участия в голосовании — личный протест 80-летней Митягиной.
«Не буду голосовать, обижена. Коронавирус этот… Всем что-то дали, а про пенсионеров забыли. Могли бы они нам хоть две тысячи на лекарства, а? Сидим с дедом без ног, ходить не можем. Автолавка приедет раз в неделю — а мы дойти не можем, понимаешь? Вот если б нам чуть-чуть помогли…»
«За то, что у нас мир на земле»
Зачем понадобились поправки в Конституцию, эти жители Смоленщины не знают. «Тут коронавирус, а они — эти поправки гонют, всем чего-то обещают, ***», — говорит 81-летний Владимир. «Не надо матом», — предостерегает жена. «Так я ж не матом, — удивляется Владимир. — Короче, ну а толку-то от всего этого?»
Евгения возвращается к проблемам инфраструктуры. «Ну хоть бы ларечек с продуктами поставили. Сейчас еще дачники есть, а зимой мы же совсем, совсем одни, некого попросить. Стационара медицинского в Холме (райцентр Холм-Жирковский) нет. Случись что — и как быть?»
И тут же, без какой-то ощутимой связи: «Не, но я благодарна Путину. За то, что у нас мир на земле. Очень ему благодарна», — говорит Митягина. «Армию восстановил», — объясняет соседка Наталья. Митягин младший поддакивает — нужное дело, армия-то.
И то, что одна из поправок дает Путину возможность побыть президентом еще 12 лет, каменецких обитателей совершенно не смущает. «Пускай. Я за него всегда голосовать буду», — говорит Евгения.
Прослушав бесподобное исполнение песни «На тропе, что луной запорошена», еще раз шесть отказавшись от угощения водкой, я оставил жителей села Каменец — веселых, но плохо обеспеченных элементарным. «Нет, не я позабыла, оставила, сам решился на выбор такой, и не я тебя, милый, заставила целоваться на свадьбе с другой», — выводили Евгения и Наталья на прощанье.
Горячий шов на стальном сердце
В городке Сычевка, на севере Смоленской области, на холме стоит тюрьма. Ну или точнее, спецпсихбольница для тех, кто совершил преступления в невменяемом состоянии. Это учреждение с полуторавековой историей и главный источник занятости для жителей города. Кремовые корпуса с зелеными крышами. В окнах — решетки. Больница, конечно, но все же тюрьма.
«С июня 2003 года произошло большое количество положительных изменений: установка системы видеонаблюдения, установка противопобегового заграждения «Зверобой», возведение новых наблюдательных вышек и замена маскировочного ограждения, строительство городка служебной подготовки и тира, т.к. сотрудники отделения охраны несут службу по охране периметра с оружием. На территории же больницы оружие запрещено…» — успокаивает читателя пространный очерк на сайте учреждения.
В двух кварталах от тюрьмы изготовлением решеток занят сварщик Роман Романов. Но решетки у него — совершенно другие — два огромных сердца, которые вскоре будут стоять у заказчика в саду. «Опора для роз или клематисов», — поясняет потный от труда на жаре сварщик.
За каждую решетку Романов возьмет с клиента по 1800 рублей. Он — из тех, кто считает, что нет такого понятия «безработица», были бы руки на месте и энергия — и заработок найдется. «Кому крылечко, кому навес, кому решетки для цветов — без заказов не останешься», — говорит он.
40-летний Роман не рвется идти голосовать, но если пойдет, то проголосует против изменений. «Не очень-то меня устраивают эти поправки в Конституцию, — говорит Романов. — Надо просто исполнять то, что уже есть, а не придумывать что-то новое».
Ему кажется, что вся эта процедура затеяна в основном ради того, чтобы продлить время Владимира Путина у руля. «Есть такие поправки, которые очень похожи на то, что они выгодны президенту. Мне кажется, таким образом это лишает народ возможности выбирать президента», — говорит Роман, опускает шлем с черным стеклом и принимается варить очередной шов на стальном сердце.
Гагарин остается в колхозе
Исторический факт — Юрий Гагарин не родился в городе Гагарине (ранее Гжатске). Его семья переехала туда после войны, увезя с собой пятистенок из села Клушино, в 15 километрах от города. Теперь в Клушине — копия гагаринского дома, вместе с землянкой, в которой семья обитала в годы оккупации.
Сейчас музей закрыт из-за эпидемии. Виктор, хозяин дома по соседству, говорит, что до апреля мемориальная хата принимала много туристов, в том числе и из-за пределов области. Вопрос, чем еще живет Клушино, рождает категоричный ответ. «Бухают и умирают», — говорит Виктор, улыбаясь. Легкая недостача зубов придает улыбке выражение повышенной веселости.
Дом-музей Гагарина в селе Клушино
До 25 лет, по словам Виктора, он в основном посвящал себя первой части этой нехитрой формулы. Потом пить прекратил и завел себе пилораму. Она справно кормила его лет 10, но к 2015 году разрешения на вырубку леса выдавать перестали, — то ли из-за окрепшего фанерного завода в Гагарине, то ли еще почему. Теперь Виктор держит стадо в 10 коров и живет продажей разных молочных продуктов.
Я спросил Виктора, собирается ли он на голосование. Селянин посмотрел на меня пристально и спросил: «Зачем?» Пока я формулировал варианты ответа, он еще раз сказал: «Зачем». Каким-то очень утвердительным тоном. Потом сказал, что коров надо гнать на другой участок поля, и ушел.
Возможно, пристальный взгляд в ответ на странные вопросы запыленных незнакомцев — это что-то фирменно клушинское, потому что точно так же на пятачке в центре деревни, у бюста Гагарину, на меня посмотрела женщина, представившаяся Тамарой. Голосовать она тоже не собиралась.
Агитации для участия в референдуме в глубинке нет. На здании администрации — стандартные листовки, описывающие противоэпидемические процедуры на голосовании. Гагарин смотрит в сторону своего бывшего дома. Мемориальная доска на здании извещает, что первый космонавт был «зачислен навечно в списки рабочих колхоза».
На пятачок в центре села выходят двое подростков. «Когда Тупака (рэпер такой был — прим. автора) убили, почему Снуп Догу не дали акций Диснея?» — говорит юноша в голубой куртке. Оказалось, так они обсуждали то, что Барбара Стрейзанд подарила акции Диснея дочке погибшего при задержании в Миннеаполисе Джорджа Флойда.
Какие параллели между Снуп Догом и малюткой Джианной Флойд провел юноша в голубом, я так и не понял, но диалог как минимум показывает осведомленность молодых клушинцев о событиях в мире.
Захар в раю
Дороги Смоленской области окаймляют поля. Коров на них не видно. Молочное животноводство было основой местного сельского хозяйства до 1990-х, но потом стада пустили под нож и до сих пор численность рогатых не восстановили. Поля в основном заросли ивняком и березами. Лишь изредка видна заготовка сена.
Поэтому богатые, колосящиеся нивы вызывают удивление и интерес. Одна из зон, которая выглядит аномально благополучно, находится в 15-километровом радиусе от деревень Мольгино и Гродня. Под жарким солнцем всходы тут переливаются десятком оттенков зеленого. Плавно качаются мощные темно-зеленые колосья чего-то зернового. На западной оконечности Мольгино — несколько гектаров яблоневых садов, обустроенных по последнему слову агротехники, и огромный новый цех для сортировки фруктов.
Главная улица, соединяющая два села, застроена однотипными домиками со светлым сайдингом и бордовой металлочерепицей. В домики проведен газ. В селе есть клиника и воссозданный храм XVII века, есть интернат для сирот и дом престарелых. Это кажется декорацией к фильму о процветающей деревне. Вот так, в представлении перманентно ностальгирующих российских селян, выглядел социализм — все удобства для человека земли. И завидная зарплата — тоже.
Один из работников холдинга «Днепрово», организовавшего все это великолепие — 53-летний механизатор Захар Абунаев. Желание у него одно — чтобы поскорее закончилась эпидемия; Захар и его жена честно старались кроме работы никуда не ходить.
На голосование Абунаев пойдет, «как и любой гражданин». И поправка к статье 81, которая даст Путину возможность руководить Россией еще два срока после истечения следующего, совершенно Захара не смущает. «Меня Путин вполне устраивает. Я думаю, что Россия развивалась успешно, Россия стала на ноги и с ней стали считаться. Гордость есть, значимая страна, к нам прислушиваются и присматриваются».
На фоне такого благополучия такие утверждения совершенно не кажутся фальшивыми. Правда, Захар не рассказал, с чем и с кем связано это локальное великолепие. Из публикаций в нескольких российских СМИ следует, что Гродня и Мольгино и еще несколько мест неподалеку находятся под патронажем партии «Единая Россия» и лично спикера Госдумы Вячеслава Володина, который, как утверждается, полюбил охоту в этих краях. А холдинг «Днепрово», как писали «Ведомости», может принадлежать его матери Лидии Барабановой. Компания была записана на нее в 2018 году, данные о нынешних собственниках не раскрываются.
Цены, пенсии и Курильские острова
Если смоленские дороги достали окончательно, то можно заехать в соседнюю Тверскую область. И тогда станет ясно, что вполне может быть хуже.
Путешественник, въезжающий на мост через реку Вазузу за деревней Хлепень, видит волнистый, продавленный грузовиками асфальт. Видно, что эти ямы пытались латать смесью гудрона и щебенки, но жаркое солнце на металлическом мосту нагревает смесь сильней, чем на земле, поэтому все машины и даже мой велосипед просто увозят прилипший к колесам гудрон, звонко шаркая шинами еще полкилометра.
В четырех километрах от моста — деревенька Гришино, один из бесчисленных населенных пунктов, который вымер бы окончательно, если бы не пенсионеры-дачники из Москвы. Во дворе одного из домов, у клумбы с шикарными пионами, полуденную жару пережидают Александр Петрухин и Бронислав Гайворонский. Один раньше работал машинистом дизельного крана, другой — врачом скорой помощи. Гайворонский косил триммером участок.
На вопрос о том, будут ли они голосовать, Александр и Бронислав хором отвечают «обязательно». Москвичи зарегистрировались для онлайн-голосования задолго до начала недельного волеизъявления.
Александр Петрухин (слева) и Бронислав Гайворонский
«Главное, чтобы территории не отдали, главным пунктом это внесено», — так видится пенсионерам самое важное в новой редакции Конституции. Против Путина до 2036 года они тоже ничего не имеют. «И пускай остается. Кого они хотят, Собчак, что ли?» — ехидно спрашивает заочных оппонентов Александр.
«Та Конституция когда и кем была принята и нарисована?» — спрашивает Александр. «Нарисована «чикагскими мальчиками» и совершенно не под нас», — подхватывает Бронислав.
Главное в их размеренной жизни в этой глуши — чтобы не росли цены на продукты и лекарства. Кому предъявлять претензии за то, что цены постоянно обгоняют пенсии, Бронислав и Александр точно не знают. «Что по телевизору говорят: то поставщики подняли цены, то продавцы подняли. Бензин подорожал — значит, лекарства и продукты подорожали», — объясняет бывший врач.
«Монополия государства на бензин должна быть. Газ, бензин — как и водка — должны принадлежать государству», — постулирует Александр.
Пятнадцать лет я расспрашиваю россиян перед разными выборами и голосованиями, и темы неизменны: что делать с пенсиями и ценами и кто виноват, если Путин не виноват, а вроде как вовсе наоборот — высится над российскими реалиями надеждой на светлое будущее.
Что сказать об этом всем
В паре километров от Гришино — село Игнатово. Наталья, продавщица в сельпо, не согласна с моими представлениями о том, что мухам не место в коробке с выпечкой. «Мухи всегда с нами», — говорит она флегматично. Жарким июньским днем в русской деревне спорить с этим постулатом сил нет. Наталья делает над коробкой жест, который мухи вполне могут принять за приветствие.
Наталью интересует, почему из эпидемии коронавируса раздули такую шумиху. «У нас все райпо позаражалось, переболели и никто не умер», — говорит она. Еще говорит, что на голосование сходит. «Мне есть что сказать вот об этом всем», — говорит она, сделав неопределенный жест в направлении шоссе Вязьма-Зубцов, на котором стоит магазин.
Машет она не очень энергично, пояснять не хочет и нельзя понять, волнуют ли ее больше вопросы отчуждаемости территорий или же самобытность народов и поддержка соотечественников. Или — семья как союз мужчины и женщины, проблема минимального размера оплаты труда и индексации пенсий или порядок формирования правительства. Скорее чувствуется, что Наталье как-то не очень нравится жизнь за окном магазина и референдум она использует как шанс высказаться на этот счет.
А в Николо-Погорелом, на ступеньках поселковой администрации, сидела 63-летняя Любовь. Когда-то она была тут бухгалтером, но потом ее сократили, а теперь она устроилась сюда же сторожем. «Да там уже все за нас решили», — говорит она и смотрит на меня устало — все же ночная смена за плечами. Но она все равно пойдет и проголосует. «Явка же нужна, — говорит она. — Не придешь, потом вся деревня знать будет».
Я спросил у Любови, есть ли дорожка через лес к другому шоссе. Бухгалтер-сторож позвонила какому-то Вадиму Петровичу, который заверил, что дорожка есть. Следующие 17 часов я потратил на то, чтобы выбраться из густо заросших лугов со своим груженым велосипедом. Из этого может следовать вывод, что российские селяне не всегда говорят то, что думают. Впрочем, такой вывод может и не следовать.
***