- Сергей Островский
- для Би-би-си
Автор фото, Theatre of Nations
Горбачев был на сцене всегда — от участия в студенческой самодеятельности до Кремля. А теперь в московском Театре Наций, где первого и последнего президента СССР и его жену сыграли Евгений Миронов и Чулпан Хаматова.
В спектакле "Горбачев" содержатся три "правды": историческая, творческая и правда театрального успеха. Идти сюда нужно за второй. Именно она оправдывает первую и обеспечивает третью.
Спектакль — не статья в Большой советской энциклопедии. Но для любителей поздней советской истории и ценителей Горбачева здесь нет недостатка в элементах исторической правды.
За три часа мы проходим все основные этапы большого пути Горбачева. От энергичного паренька из южного села Привольное с орденом на лацкане единственного пиджака — к студенту-комсомольцу в Москве 1950-х, партийной службе в Ставрополе, кремлевским интригам, большому политическому взлету, падению… и одиночеству располневшего вдовца.
Театр не прогадал с названием, ограничившись лишь одной фамилией. Ни в московском, ни тем более в гастрольном потенциале бренда "Горбачев" или "Gorbachev" сомневаться не приходится.
Автор фото, Theatre of Nations
Художественную правду театр находит в другом или, точнее, в другой. Сюда просятся другие (размывающие бренд) названия: "Михаил и Раиса"; "Горбачев и Титаренко (в девичестве)" или "Микки и Захарка" (домашние имена). Театр влюбленно смотрит на Горбачева через призму его отношений с Раисой Максимовной и зачастую ее же глазами. Даже буклет спектакля смахивает на семейный альбом, где исполнители ролей будто дети (или внуки?) нежно обнимают своего героя.
На сцене только эти двое: Михаил и Раиса, Миронов и Хаматова. В мировой драматургии хватает пьес, где большие политические истории рассказаны через историю семейной пары (наример "Макбет" Шекспира) или пары профессиональной: "Фрост против Никсона" Питера Моргана или "Рейкьявик" — радиоспектакль о Горбачеве на Би-би-си. В "Горбачеве" Театра Наций такое парное решение становится ключом к биографическому портрету неутомимого тракториста, последнего генсека КПСС и последнего (и единственного) президента СССР.
Встреча с Раисой — отличницей и модницей из университетского общежития — становится так важна для Горбачева, что и сама учеба на юрфаке МГУ здесь показана как история их знакомства. Назначение Горбачева в Ставрополь — это про лужи, нечистоты и житейские неурядицы провинциального города, через которые Михаил на руках переносит молодую жену.
Его частые командировки в Москву — это про письма жене и привезенные ей в подарок платья, про восхищенный взгляд на Раису, крутящуюся перед зеркалом и системно размещающую наряды в гардеробе. Их переезд на повышение в Кремль — это про госдачу Орджоникидзе, где Раисе неуютно от того, что знаменитый большевик якобы именно здесь когда-то пустил себе пулю в лоб.
Автор фото, Theatre of Nations
О борьбе за кресло генсека мы узнаем через рассказ Раисе о том, как после смерти Черненко все Политбюро молча сидело за столом и смотрело на Громыко. И ждало его решения: Гришин или Горбачев? Громыко ничего не говорил. А потом вдруг поднял глаза и посмотрел на Горбачева. Этот долгий взгляд определил Горбачева в председательство похоронной комиссией Черненко а, значит, и в руководство партией и страной.
Горбачев был политически ловок, но при этом целен в своем чувстве к жене. Преданность Раисе объясняет и его политические ошибки (вместо того чтобы выйти к тысячам людей, ждавших его возращения из Фороса, он поехал в больницу к жене), и его привлекательность за пределами России. Человеческие черты, неожиданные в советском лидере, возможно первой разглядела Маргарет Тэтчер в начале 1980-х, глядя не только и не столько на него, сколько на Раису и на них вместе.
Интимные проявления генсеков ЦК КПСС редко становились предметом рассмотрения на сцене. Трудно представить себе театральную привлекательность любовных флюидов между Брежневым и Викторией Петровной или Черненко и Анной Дмитриевной. Но Горбачева в Театре Наций понимают через его прямые комсомольские ухаживания за Раисой, их сексуальную тягу друг к другу, любовные свидания в Ставрополе на далеких прогулках вдали от посторонних глаз, ее болезнь и смерть в Германии.
Супружеские пары, похожие на Горбачевых, нашлись бы во многих уголках советской жизни. Их неизбежная для советской реальности неартикулированность, небольшая личная глубина здесь компенсируются увлекательным рисунком ролей, развитием героев, которые предлагают Евгений Миронов и Чулпан Хаматова, ведомые уверенной режиссерской рукой Алвиса Херманиса.
За этим так же интересно следить, как за рукой талантливого художника, из-под кисти которого вдруг вырисовывается образ глубже и занимательнее, чем, собственно, сидящий перед ним натурщик.
Автор фото, Theatre of Nations
Вынесенные на сцену декорации гримерной комнаты не меняются на протяжении всего спектакля: гримерные трюмо, костюмы, обувь, парики, накладная лысина Горбачева. В этих простых декорациях постепенное превращение артистов Миронова и Хаматовой в Горбачева и Раису — прием увлекательный. Он требует от актеров отстранения от собственного персонажа, взгляда со стороны, извне. Вот Миронов примеряет на себя горбачевский жест: указательный палец поднят кверху — точно схвачено. А вот горбачевский короткий хохоток не получается, и он пробует снова.
Вот Хаматова объясняет сама себе, почему у Раисы не было определенного выговора или произношения. Все детство Раиса провела на железной дороге, перезжая за отцом из одного города в другой, и выговор у нее был усредненный, лишенный местного колорита. Раиса говорит будто учительница первых классов — найдено верно. Актерская кухня перевоплощения обычно скрыта от публики в аудиториях театральных институтов и репетиционных залах. Тем заманчивее следить за ней в работе двух талантливых артистов, находящихся в зените своей актерской карьеры.
Раиса соответствовала Горбачеву. В интерпретации Хаматовой повадки лучшей ученицы и лектора общества "Знание" не покидали ее. Ее первое любовное свидание с Горбачевым в общежитии, где нужно было договариваться с 16 соседками по комнате, чтобы остаться наедине с молодым человеком, и где слово "секс" было немыслимо, не могло пройти иначе.
Позволяя себя раздеть и раздеваясь сама, Раиса всё говорит, говорит какими-то заученными комсомольскими словами о дружбе, верности, обо всех людях в стране, чтобы потом вытянуться натянутой стрункой в белой нижней рубашке на кровати, закрыть глаза и замолчать.
Автор фото, Theatre of Nations
Искупая любовное косноязычие, отсутствие нужных слов в заученном Раисой словаре марксистской философии, Хаматова играет женщину внутренне ранимую, с тонкой кожей, у которой чуть что — сразу комок в горле и слезы в глазах. Возможно, это несколько чересчур для комсомолки 1950-х, кандидата философских наук и требовательной кремлевской жены.
Историческая память о жизни, в которой Горбачев многое значил, еще жива в сегодняшнем московском зале. Со временем она превратится в исторический интерес. Театр не наивен и слегка отстраняется, поглядывая со стороны (точно так же, как и актеры на своих геров) из наших 2020-х: на заднем плане высвечиваются названия эпизодов: "Горбачев и чашка"; "Горбачев и одиночество", будто серии в будщем сериале.
Ограниченное ковидом количество зрителей не может скрыть третьей "правды" спектакля — его успеха, которого ждут в любом театре, вне зависимости от ранга. У него свои права. Его жаждал учитель Миронова — Олег Табаков. Дух адвоката Федора Корша, создавшего успешнейший театр в этом здании 140 лет назад, незримо витает между столиками буфета "Корш".
Автор фото, Theatre of Nations
География места тоже соответствует. До Кремля рукой подать, за ним виднеются лондонский район Мэйфэйр, нью-йоркский Манхэттен и парижские Елисейские поля. Труднее разглядеть отсюда ставропольское село Привольное и уральский Стерлитамак, откуда Горбачев и Титаренко приехали поступать в Москву, или небогатую свадьбу в студенческой столовой на Стромынке, где Раиса щеголяла в одолженных туфлях.
Молодоженам вряд ли удалось бы тогда попасть в театр, где теперь с таким успехом идет спектакль о человеке, который, во-первых, очень любил свою жену, а во-вторых, вольно или невольно изменил ход последней четверти двадцатого века.