Романа Сущенко защищал адвокат Марк Фейгин
Украинский журналист Роман Сущенко, обвиненный в России в шпионаже и пробывший в заключении почти три года, провел первую после освобождения пресс-конференцию.
Обмен заключенными между Россией и Украиной состоялся 7 сентября, стороны передали друг другу по 35 человек. Список тех, кого передала Киеву Москва, был опубликован на сайте президента Украины. Российская сторона так и не обнародовала фамилии возвращенных в рамках обмена людей.
Романа Сущенко, парижского корреспондента украиского государственного информагентства «Укринформ» задержали в Москве в конце сентября 2016 года. Он был обвинен в шпионаже и осужден на 12 лет лишения свободы.
Он не признал свою вину; освобождения Сущенко требовал ряд журналистских организаций. Тему Сущенко поднимал во время переговоров с Владимиром Путиным президент Франции Эммануэль Макрон.
Пресс-конференция Романа Сущенко состоялась в родном для него «Укринформе» и длилась около полутора часов. Также с журналистами общался его адвокат Марк Фейгин.
Би-би-си выбрала наиболее важные высказывания освобожденного украинца.
Об уголовном деле
Сущенко: Это была вполне продуманная утонченная брутальная операция, которая планировалась, разрабатывалась и была осуществлена за определенное время — возможно, больше года. Это работа их спецслужб. Это, конечно, было неожиданностью для меня… [Поездка в Москву в сентябре 2016 года] — это была сугубо семейная история. Мне нужно было помочь родственникам, я не хотел бы вдаваться в подробности — это связано со здоровьем в том числе.
Украинские журналисты неоднократно устраивали акции с требованием освободить Сущенко
Во-вторых, у меня были такие наивные надежды, что журналисты, которые работают здесь, на фронте, в Украине — они более актуальны для интереса спецслужб, а я уже шесть лет работал в Париже. Да, конечно, писал, но это были материалы взвешенные, как учили в Институте журналистики. Моя миссия была как у любого из коллег в информационной журналистике — информационные сообщения, заметки передавать в онлайн-режиме: что случилось, факт, ответы на пять вопросов, всё.
И я наивно надеялся, что моя скромная персона не будет представлять для них [спецслужб] значения или интереса.
Марк Фейгин: [Статья, по которой обвиняли Сущенко] — шпионаж в пользу Украины. [Было] буквально три эпизода встреч и разговоров с известным Роману лицом, проживающим в России, представителем оперативных структур штаба Росгвардии. Эти разговоры записывались, человек действовал под контролем ФСБ. В общем, достаточно банальная история. Романа в это все втянули, таким образом, чтобы он общался с этим человеком. Человек этот его приглашал постоянно в Москву, ну и из этого возникло дело.
Содержательно ничего не было необычного. Речь действительно шла о боевых действиях и всем, что происходило на востоке и юге Украины. Роману вменялось в вину, что он пытался получить секретные сведения, представляющие государственную тайну, и это легло в основу дела. На самом деле объем информации там не так велик был, просто задержание Романа, его последующий арест и использование в деле материалов, содержавшихся в его компьютере, послужили основанием для обвинения.
[В интервью, опубликованном в четверг утром, Сущенко рассказал, что диск с использованными обвинением данными передал ему при встрече давний знакомый]
Он [знакомый Сущенко] — военный, мы с ним уже много лет знакомы. Уверен, что это был его выбор, и на самом деле это такая библейская история: Каин, Авель. Ну, он сделал выбор, что тут поделаешь. Мы с ним не общались после того, хотя до этого постоянно все это происходило. Я видел его на суде, во время дачи перекрестных показаний… Он был главным свидетелем обвинения. Я был очень удивлен его внешним видом: там физические проблемы определенные есть, он довольно осунулся, изменился — это было через два года [после задержания].
О задержании
11 сентября со здания агентства «Укринформ» сняли баннер с требованием освободить Романа Сущенко
Сущенко: Процесс задержания был неожиданный и, я бы сказал, страшный. Это произошло во время общения с человеком, мы находились в автомобиле. Мы разговаривали, и тут вдруг он говорит: мне нужно колесо проверить, выскакивает и сразу с двух сторон салон наполняется, как я потом понял, представителями спецслужб. Меня выдергивают оттуда, полностью фиксируют мои движения, на голову надевают вонючий мешок и сажают в микроавтобус.
Об отношении к себе со стороны других заключенных
Сущенко: Впечатления стоит поделить на два этапа: Лефортово и колония. В Лефортово у меня было восемь соседей, которые менялись непонятно по какой логике — это только администрации было известно. Но они были разных возрастов, вероисповеданий, национальностей, разного социального статуса и так далее. Тут все межличностные взаимоотношения зависели от конкретных людей.
Были конфликты, но такие, бытовые: ты мне на ногу наступил, а я тебе потом еду пересолю, условно говоря. Эти все конфликты там регулировались на месте. А когда я приехал в колонию, там все было открыто, просто и понятно. Что меня поразило: что между [заключенными существует] некая договоренность: все вещи, касающиеся религии, национальностей, социального статуса не важны и их не трогают.
Но отношение к украинцам, я должен констатировать, — пристойное. Все прекрасно понимают, что происходит, несмотря на уровень образования и жизненный опыт. Есть такая неформальная договоренность: что если какие-то конфликты на политической почве и могли возникать, все сразу прекращается… Более того, некоторые люди из Средней Азии, с Кавказа интересовались нашей культурой, языком. Месяца три-четыре мы даже приветствовали друг друга: «добрий ранок», «надобраніч», говорили именно на украинском языке.
Об обмене
Сущенко: До последнего момента я не знал, как и когда это будет. Наши дипломаты говорили: мы работали, но какой смысл давать надежду, если ничего не известно? 15 августа вдруг мне сказали: собирай вещи. Ничего не говоря, дали несколько часов. Чуть позже сказали: ограниченный вес должен быть, 20 кг, из чего можно было сделать вывод, что это самолет. Куда — непонятно.
16-го нас этапировали из Кирова, я оказался в Лефортово. Там все время находился в камере, любые контакты — с адвокатом, родственниками, консулами — были запрещены. И только за сутки-двое [до обмена] явился представитель администрации, сказал, что нужно встретиться с консулом. Во время этой встречи мне консул сказал: нужно подписаться, дело решено. Глаза у него были наполнены искрами и слезами, он сказал — это удостоверение о возвращении в Украину.
Но не сказали [когда это произойдет]. Представитель администрации сказал: еще с полторы недели придется подождать. Но уже следующей ночью, буквально в четыре утра, постучали в дверь: собирайтесь с вещами. И я понял: приближается этот час. Когда мы прибыли во Внуково, нам зачитали указ Путина о помиловании. В самолете немного начало отпускать, а уже когда пересекли воздушную границу, легче стало.
Об отношении к делу Вышинского
Сущенко: По правде сказать, мне сложно комментировать этот вопрос, потому что я всех обстоятельств не знаю. Я узнал об этом, может, через месяц: даже не помню, когда это произошло и в каком году, из российских СМИ, что такой факт случился. Что произошло и почему рассматривалась [его] фигура на обмен, как вы говорите (в свое время украинские СМИ интенсивно обсуждали возможность обмена Романа Сущенко на задержанного на Украине по обвинению в госизмене руководителя РИА Новости-Украина Вышинского), — я к этому процессу никакого отношения не имею и до сих пор не знаю всех подробностей, как это все происходило, кто что хотел. Мне сложно говорить на эту тему.
О состоянии здоровья
Сущенко: Оклемался сугубо психологически, сфокусировал взгляд и настроил рецепторы на обычную жизнь буквально вчера утром. До того была какая-то инерция, достаточно сложная и непонятная. Уже сейчас я разговариваю сознательно.
О запрете на въезд в Россию сроком на 20 лет
Марк Фейгин: Я не вижу в этом большой проблемы. Честно говоря, представить себе, что после того что было Роман собрался бы ехать в Россию в нынешних условиях — это очень маловероятно.
О планах на будущее
«У меня есть большое желание вернуться к творчеству, заниматься журналистикой… В понедельник я написал заявление, я сейчас в штате на должности собственного корреспондента [«Укринформа»]. Дальнейшие какие-то перспективы выстраивания карьеры с генеральным директором [«Укринформа»] еще не обсуждали. Личные намерения — ехать куда-то работать или оставаться тут среди вас — еще у меня не обрели конкретных очертаний. Но журналистика — да. Кроме того, я собираюсь заниматься публичной деятельностью в конкретной сфере — речь идет об освобождении наших политзаключенных.
Я собрал несколько тетрадей своих мыслей… Есть желание изменить их обложку и форму…
О политике я не думал и не думаю пока. Я определился с журналистикой.