По формальным признакам, покойный заслуживает телеграммы соболезнования от президента, похорон, если не государственных, то за государственный счет, телевизионных некрологов и прочувствованных речей — искренних и не очень.
Умер «последний из могикан» первой волны диссидентского движения, политзаключенный, депутат парламента, первый в истории России уполномоченный по правам человека и первый председатель комиссии по правам человека при президенте. Официальная реакция на кончину еще может последовать. Но пока вместо почестей скончавшегося на 91-м году жизни Сергея Адамовича Ковалева кремлевские тролли провожают в последний путь хамскими твитами.
Тролли вместо почестей
Почему? Потому что Ковалев был неудобным человеком. Для власти — коммунистической, ельцинской, путинской. Для журналистов — он говорил медленно и не выдавал «на-гора» готовые формулы для жаждущей простых объяснений и решений аудитории. Наконец, для российского народа — потому что Ковалев отказывался делить сограждан на «своих» и «чужих» и назначать «врагов нации» в зависимости от конъюнктуры.
Константин Эггерт
Полагаю, помянет его лукавым словом и коллективный посетитель ярмарки «Нон-фикшн». Он вроде бы не любит путинский режим, но при этом всегда готов поработать за грант «на культуру» и найти Кремлю оправдание в духе «Лучше уж нынешние, чем националисты, коммунисты», далее подставить нужный жупел.
Молчит на момент написания этих строк и большая часть антипутинской оппозиции. Для многих ее активистов Ковалев — «демшиза, «человек из прошлого», может распугать тех, чьи сердца и умы в России они мечтают завоевать: часть путинского большинства, раздраженную снижением уровня жизни, но при этом считающую Крым «нашим» и ненавидящую правозащитников за то, что те — «за мигрантов», «против русских» и, вообще, мешают «навести в стране порядок».
Неудачник-триумфатор
Ковалев не первый, кто доказал своей жизнью правоту знаменитого изречения французского политика Жоржа Клемансо: «Жизнь человека интересна прежде всего тогда, когда он потерпел неудачу — я это хорошо знаю. Потому что это знак того, что он пытался превзойти себя».
Сергей Адамович, ушедший со всех официальных постов, на первый взгляд, действительно был неудачником. Он пытался жить исключительно по совести, не признавая неизбежных для политического деятеля моральных компромиссов, полуправд и умолчаний. С моей точки зрения, Ковалев заслужил право высказывать какие угодно мнения — как отсидкой в зоне «Пермь-36» и печально знаменитой Чистопольской тюрьме, так и той безоглядной смелостью, с которой он ходил в Грозном к Джохару Дудаеву, а в Буденновске предложил себя в заложники Шамилю Басаеву.
Он защищал чеченцев от российской армии, а позже резко обрушился на чеченское руководство, когда оно поставило на бизнес-поток похищение людей ради выкупа. Лет двадцать назад он не побоялся высказать крайне непопулярное мнение, что Нюрнбергский процесс был неправовым, потому что, как сказал Ковалев, обвиняемых судили по законам, написанным победителями специально для того, чтобы их осудить. Помню, как интервьюировал его на эту тему для BBC. Правозащитник, конечно, никоим образом не оправдывал нацистов. Но, равнодушный к чинам и деньгам, он не видел необходимости отказываться говорить о тяжелых, иногда неразрешимых моральных коллизиях в политике, праве, в конечном счете — в нашей жизни.
Смелость быть самим собой
Такие люди не нравятся большинству в любой стране. В искореженной коммунистическимицын экспериментом и имперским мачизмом России — тем более. С ними необязательно, да и не нужно соглашаться, превращая в живых святых. Сам Ковалев, несомненно, святым не был и допускал ошибки. Но там, где гражданам присуще самоуважение, таких людей, при всем несогласии, уважают, прежде всего, хотя не только, интеллектуалы и политический класс. Потому что гражданская смелость и безрассудство немногих не позволяют большинству забыть, что жизнь не исчерпывается голым интересом, а понятие «прагматизм» — зачастую эвфемизм, маскирующий беспринципность и цинизм. За это таким людям и полагаются признание и почести — хотя бы после смерти.
В российском обществе, где солженицынское «жить не по лжи» превратили в уничижительное прилагательное «неполживый», судьба Сергея Ковалева была предопределена. Как один из главных персонажей Пушкина, юродивый из «Бориса Годунова», он отказался «молиться за царя Ирода» — признать право силы над силой права, неограниченную власть государственного молоха над индивидуумом. Эту смелость быть самим собой ему долго не простят. И это многое говорит — не о покойном, а о нас.
Автор: Константин Эггерт — российский журналист, автор еженедельной колонки на DW и интервью-проекта DW «вТРЕНДde». Константин Эггерт в Facebook: Константин Эггерт, в Telegram: Oberleutnant_Eggert
Комментарий выражает личное мнение автора. Оно может не совпадать с мнением русской редакции и Deutsche Welle в целом.