Сам Волков последнее время находится в Берлине
Что происходит с деятельностью, которую олицетворял Навальный, пока сам оппозиционер находится в искусственной коме? В частности — с кампанией «Умного голосования», которой была посвящена его поездка в Сибирь. Не слишком ли замкнута деятельность Фонда борьбы с коррупцией на личность одного человека и какой «план Б» существовал на случай долгого отсутствия Навального?
На эти вопросы корреспонденту Би-би-си Олегу Болдыреву отвечает один из соратников оппозиционного политика, глава сети региональных штабов Навального Леонид Волков:
Би-би-си: Насколько можно было понять, после известной тяжбы с бизнесменом Евгением Пригожиным и удовлетворенных судов огромных исков к Фонду борьбы с коррупцией, ФБК было решено закрыть. Как теперь называется ваша структура?
Леонид Волков: Наша структура называется «Фонд борьбы с коррупцией». Наша структура не меняла названия никогда, тяжба с Пригожиным привела исключительно к техническому моменту, закрытию одного юрлица и переходу на другое юрлицо, но естественно, что с точки зрения бренда от бренда ФБК никто отказываться не собирается.
Би-би-си: Не сочтите за цинизм, но спрошу — сам скандал с отравлением Навального в отношении «Умного голосования» имеет позитивные последствия, привлекает ли дополнительное внимание?
Волков: Я бы сказал так: это наш долг — максимально в политическом смысле использовать эту ситуацию для продвижения «Умного голосования». Алексей отравлен не в туристической поездке, он собственно ездил в предвыборную поездку по ключевым регионам «Умного голосования». Поддерживать наших кандидатов, волонтеров, продвигать самую идею «Умного голосования». Конечно мы сейчас делаем все, пишем рассылки, будем выпускать видео, чтобы сказать: смотрите, это отравление произошло в связи с приближающимися выборами, в связи с «Умным голосованием». Вы понимаете, насколько «Умное голосование» является важным и насколько оно является опасным и болезненным для Путина, бегите все регистрируйтесь, бегите все участвуйте. В этом смысле, безусловно, мы так поступаем и да, уже видим серьезный всплеск регистрации.
Би-би-си: То есть отсутствие имиджа Навального в эти дни пока никак не повредило…
Навальному стало плохо утром 20 августа на борту самолета, летевшего из Томска в Москву. Как сказали врачи из берлинской клиники «Шарите», где с 22 августа находится российский оппозиционер, Навальный был отравлен, в его анализах нашли токсин из группы ингибиторов холинэстеразы.
Волков: Имидж Навального присутствует, он является автором этой идеи «Умного голосования», он является ее символом, он присутствует на всей интернет-рекламе, которую мы показываем, во всех видеороликах. Если вы зайдете на сайт «Умного голосования», вы увидите там видеообращение Алексея Навального.
Би-би-си: Поездки Навального по стране, какими они были до сих пор, всегда несли с собой повышенный риск нападения или каких-то инцидентов. Учитывая, что вас много — вы, вот организатор этого процесса, есть Иван Жданов, Любовь Соболь. Почему в поездках всегда Навальный?
Волков: Потому что он является лицом и политическим лидером нашей организации. Люди хотят его видеть, ему задавать вопросы, волонтеры хотят с ним сделать селфи. А местным политикам надо с ним решать какие-то вопросы политических союзов или поддержки. Это вполне естественно. Когда Джо Байден едет по стране, вы же не спрашиваете, почему вместо него не едет какой-то функционер Демократической партии.
Би-би-си: Джо Байден не подвергается таким рискам…
Волков: Тем не менее. Все политики так или иначе подвержены риску. Конечно, это зависит от уровня политической культуры в стране. Я не хочу сказываться в whatabout-изм, но надо напомнить, что покушения на политиков во время предвыборных кампаний это вообще-то штука, которая в и Америке случалась, например с сенатором Кеннеди в 1968-м году. Если отвечать на ваш вопрос так, как он задан, то скажу, что в ходе президентской кампании 2018-го года ваш покорный слуга проехал больше регионов и был в большем количестве городов и на большем количестве встреч со сторонниками, чем сам Навальный. Просто потому, что тот больше сидел в спецприемнике и у него не всегда получалось куда-то приехать.
Би-би-си: Когда кто-то из вас появляется, да, это скорее мера, связанная с неспособностью самого Навального там быть. Всегда — даже со стороны сочувствующих — высказывались аккуратные опасения в том, что деятельность ФБК слишком сильно замкнута на личность и популярность одного человека. Год назад Любовь Соболь была чуть ли не ярче самого Навального в разгар московских протестов, но прошел год — и Любовь Соболь снова на втором плане.
Волков: У нас есть политическая организация, которая выстроена по определенным законам политики. А политика во всех странах мира это все равно штука, в которой люди смотрят на лидера и в которой личность лидера важна. Вы же не можете сказать даже в очень развитой парламентской демократии типа Германии, где я сейчас нахожусь, «почему Ангела Меркель такая заметная, почему другие фигуры Христианско-демократической партии не в той же мере ведут публичную активность и не делают так много заявлений, как она?» Ну потому что на данный момент она является лидером партии. Общественность, сторонники, журналисты ждут в первую очередь ее заявлений. При этом есть много других талантливых политиков, между которыми в рамках нашей политической организации так или иначе распределены роли. Иван Жданов является директором ФБК, Любовь Соболь является генеральным продюсером канала «Навальный-live», я являюсь руководителем сети региональных штабов. У нас есть довольно много работы плюс есть какая-то публичная активность, мы все делаем довольно много, но конечно Алексея Навального делает Алексеем Навальным то, что он в каком-то смысле, в хорошем смысле, незаменим, есть какие-то черты его характера, харизма, лидерские качества, способность формулировать какие-то мысли, которые делают его таким привлекательным лидером и привлекают к нему такое большое внимание сторонников. Это естественно, так и должна быть устроена политическая организация.
Би-би-си: Тем не менее упомянутые вами примеры — и американский, и с Ангелой Меркель это несколько далеко от российских реалий. И было понятно уже много лет — все эти аресты, инцидент с зеленкой, странная аллергия год назад в ИВС — вы не могли не думать, что произойдет в какой-то момент, когда отсутствие Навального будет долгим. Какой «план Б» у вас есть?
Волков: У нас была история в 2014-м, когда Алексей Навальный провел год под домашним арестом, у нас были истории арестов в спецприемнике, самый длинный из которых продолжался 50 дней. И организация работала 50 дней с Навальным в спецприемнике. Мы все знаем, что делать, у нас все на своих местах, все продолжают работать — и ФБК, и штабы, и наши политические кампании, наши кандидаты. В этом смысле — и это во многом тоже заслуга Алексея, он построил эту организацию — у нас налажены процессы, нашу организацию не уничтожает — хотя безусловно ослабляет — длительное отсутствие Навального. Но не уничтожает, не делает наши политические операции бессмысленными. Мы продолжаем работать по тем задачам, которые он формулировал, по тем задачам, которые мы сами формулируем, потому что знаем, что они являются важными.
Би-би-си: Вы думаете, что долгое отсутствие Навального в публичной сфере будет вредить процессу сильно?
Волков: Любое его отсутствие в публичной сфере вредит процессу сильно. Поэтому они придумали адские уголовные дела, поэтому они сажали его в спецприемники, поэтому на него нападали с зеленкой, поэтому его сейчас пытались убить. Навальный своим присутствием в политической сфере наносит огромный политический ущерб, Путин его боится и таким образом реагирует.
Акция в поддержку Навального в Санкт-Петербурге
Би-би-си: Когда в 2013-м Навального и Петра Офицерова на сутки (как потом оказалось — на сутки) отправили в тюрьму, люди сразу вышли на улицы. Сейчас случилось такое беспрецедентное событие и мы не видим широких протестов. Это так страна изменилась или это ваша стратегия пока — не призывать к такого рода протестам?
Волков: Во-первых, протесты нельзя организовывать, к ним нельзя призывать. Это бессмысленная штука. Люди выходят сами, людей 18 июля 2013-го никто не призывал, просто на Манежку вышло 15 тысяч человек (ред. — полиция оценила численность вышедших в 2,5 тыс.). Люди реагируют а. — на адскую несправедливость б. — когда сами могут четко, ярко и жестко артикулировать требования. 18 июля 2013-го было понятное требование — выпускай! Люди на Манежную вышли — и власти выпустили. Точно так же 21 августа 2020 года, когда была вся эта драма в Омске, когда вдруг отказали в транспортировке, которая уже была согласована, тоже было очень понятное требование — выпускай. И люди выходили по всей стране — от Хабаровска до Брянска, в каждом городе, где есть наш штаб, люди выходили на одиночные пикеты или митинги, были десятки задержанных по всей стране. Это была часть истории с политическим давлением. В Омске люди пришли к самой больнице, в Москве и Питере вышли. Это было не менее — не более, но и не менее — важным, чем заявление канцлера Ангелы Меркель и президента Макрона. Люди пошли и выходили. А теперь организовывать протесты — ну а требование-то какое? Лечить? Его и так лечат.
Би-би-си: Требование реального расследования, например…
Волков: Ну мы же все понимаем, что реального расследования не будет. Это очевидно. Путин и Песков, и Генпрокуратура вполне четко дали понять — никакого расследования. Потому что любое реальное расследование приведет к тому, что они выйдут на самих себя. Поэтому безусловно вся эта ситуация вызвала у людей огромное возмущение. Безусловно она привела к некоторому изменению в общественных настроениях. И это выльется в какой-то момент в какую-то протестную волну. Как только появится какое-то ясно артикулированное требование и повод. Условно говоря, если 13-го сентября Кремль захочет, как обычно довольно резко, фальсифицировать результаты выборов, то волна митингов, которая за этим последует, будет, я уверен, более яркой, чем она была бы без этих событий. Именно потому, что накопилось ощущение несправедливости. Это так работает. Но нет волшебной кнопки, которую нажимаю я или Люба Соболь. Это так не работает. Люди выходят сами. Работа политика — помочь им артикулировать требование, услышать их, предложить им правильный лозунг или правильный плакат. Это мы умеем делать очень хорошо. Сейчас мы видим, что люди добились своего, они вышли очень эмоционально 21-го августа, самолет улетел, Навального перевезли в Берлин. Люди выдохнули — что самое страшное вроде позади. К сожалению, это не очень бьется с реальностью. Мы должны понимать, что никаких сверхожиданий быть не должно. Как подчеркивает в том числе и пресс-релиз «Шарите» в пятницу, мы в начале долгого пути.
Би-би-си: У вас работа с Навальным много отняла. Безумное количество времени потрачено на спецприёмник, в Россию, в родной город вы вернуться не можете, а соратник лежит в коме. Со стороны может показаться, что у вас от неё одни проблемы и беды. А что эта работа вам даёт такого, чего нельзя найти, занимаясь чем-то менее рискованным?
Волков: Ну, у меня есть ощущение, что я делаю очень правильное дело. Есть вещи, в которые я верю, в плане политическом, моральном, если угодно. Я верю, что Россия может быть нормальной европейской страной. Все для этого есть. Я не верю ни в какие уникальные условия и уникальный менталитет. Я четко знаю — любой человек может убедиться в этом, приехав в Эстонию, Латвию или Литву. Люди на улицах Риги или Таллина никак не отличаются от людей на улицах Нижнего Новгорода или Самары — на постсоветском пространстве возможно существование общества, состоящего из визуально неотличимых от россиян людей, которое живет по европейским правилам, нормам. Где общество построено комфортно, нормально. Общество, подчиняющееся каким-то базовым принципам морали. Я верю, что это штука для России очень нужная. И я верю, что моя деятельность, деятельность нашей политической организации к этому в какой-то момент приведет. И это — очень сильный стимул.
Би-би-си: К вопросу о постсоветском… События в Беларуси, готовность выйти на улицу — это вас удивило? В России есть похожая готовность протестовать?
Волков: Нет, не удивило. Я определенно ожидал, что в Беларуси будет протест против подтасованных выборов. В России точно такой же — прямо у поверхности — протест. Ведь Путин следует по тому пути, которым идет Лукашенко. Лукашенко — его старший брат, он-то у власти с 1994-го, а Путин — только с двухтысячного. У Лукашенко рейтинг — около 15%, у Путина, может быть, 30-40. Ситуация идет по тому же образцу, и мы точно можем ожидать, что похожие события могут случиться, когда Путин в очередной раз сфальсифицирует выборы. Например — на выборах в 2024 или в Думу — в 2021. Конечно, Путин следит за событиями в Беларуси и будет извлекать уроки. Например — неожиданное и огромное полицейское насилие. Если — и это очень опасное развитие — если Лукашенко удастся остаться у власти после всего того, что он сделал, после того, что творилось в центре задержания на улице Окрестина — Путин поймет, что можно применять такой уровень насилия и при этом все равно остаться во власти. Я очень, очень не хочу, чтобы он извлек такой урок. И очень надеюсь, что в конце концов белорусы найдут способ избавиться от этого кровавого идиота.
Би-би-си: Два года назад в этой же берлинской клинике лежал Петр Верзилов, тоже без сознания, тоже отравление… И Навальный, и вы сидели под арестом, была зеленка эта, была непонятная аллергия у Алексея год назад в изоляторе… Скажите, к этому ощущению опасности можно привыкнуть?
Волков: Сложный вопрос. Я думаю нет, нельзя. У каждого человека психологически по-своему происходит. Мой ответ — нет, нельзя, это штука, которая всегда с тобой и всегда очень сильно мешает.
Media playback is unsupported on your device Как берлинские врачи объясняют произошедшее с Алексеем Навальным.