Президент России Владимир Путин пообещал выплатить компенсации медработникам, заразившимся коронавирусом на работе, или в случае их смерти — членам семей. В конце мая минздрав впервые назвал число медиков, погибших из-за Covid-19. Ведомство подтвердило 101 смерть. Сколько медработников переболело коронавирусом, точно не известно. Легко ли получить выплаты от государства?
Система страховых гарантий начала работать в мае. Согласно майскому постановлению правительства, заболевшим сотрудникам медучреждений выплачивают 68,8 тысяч рублей. Если из-за вируса они получили инвалидность, то выплата больше — от 688 тысяч до 2 млн рублей. Если медик умер, то семья имеет право на 2,7 млн рублей.
Получить эти компенсации оказалось не так просто. В каждом случае заражение должно расследоваться врачебной комиссией, которую создает работодатель. Эта комиссия устанавливает, заболел сотрудник при исполнении трудовых обязанностей или нет. Особенно сложно доказать, что заражение произошло на работе, тем медикам, которые работали в больницах, не перепрофилированных под лечение Covid-19.
Русская служба Би-би-си рассказывает о нескольких случаях, когда заболевшим медикам и их семьям эти компенсации не выплатили.
Не подходящие по указу родственники
«Мне кажется, во Вредена меня уже ненавидят», — грустно шутит петербурженка Ксения Ясюлевич.
Ее мать Юлия Ясюлевич работала санитаркой в центре травматологии и ортопедии имени Вредена. Там произошла самая крупная вспышка заболевания коронавирусом в Санкт-Петербурге, сам центр закрыли на карантин. Больше месяца в закрытом институте жили более 700 пациентов и сотрудников. Юлия Ясюлевич заболела во время карантина, позже она была переведена в другую больницу, где скончалась.
Ее дочь решила добиться выплат, которые обещал президент. Деньги ей нужны на погашение кредитов, которые брала ее мать, а также для отца-инвалида II группы.
Юлия Ясюлевич ушла на дежурство в первых числах апреля. Ее муж Петр говорит, что она сомневалась, вернется ли домой после дежурства. Уже появились слухи, что центр Вредена могут закрыть на карантин.
«После того как она отработала сутки и по времени уже должна была быть дома, я ей говорю [по телефону]: «А че тебя нет?». Она сказала, что никого не отпускают, закрыли двери отделения на замок. Всех впускают, но выпускать — не выпускают», — вспоминает Петр.
Юлия до того, как у нее у самой подтвердился Covid, ухаживала за больными с коронавирусом, рассказывает Петр. «Другие санитарки, да и врачи и медсестры, которые поумнее, похитрее, сторонились их. А Юле надо было влезть, помочь», — говорит он.
Юлия Ясюлевич работала санитаркой в центре травматологии
Коронавирус у Юлии обнаружили через несколько дней после того, как институт закрыли на карантин. Сначала она сама отказалась от госпитализации. Но ей становилось хуже.
«Ее болезнь скосила очень быстро. Она слегла с температурой 38-39, — вспоминает Петр. — Все данные показывали, что ее надо было госпитализировать, не спрашивая у нее никакого разрешения». В какой-то момент, по словам Петра, Юлии стало тяжело разговаривать, держать телефон и даже дышать. На связь она перестала выходить. Вскоре ее увезли в городскую больницу №40 в Сестрорецке.
«17 апреля утром ей сказали собираться. Я снимки видел — она сидела в кресле, никуда не выходя. И только вечером, около 11, за ней приехали. Вот какой Питер. В колхозе задрипанном было бы быстрее. Это и сыграло роль, болезнь прогрессировала полным ходом», — говорит Петр.
Из Сестрорецка Юлия родственникам уже не звонила и не писала. Петр рассказывает, что с врачами сестрорецкой больницы он не мог связаться и хотел поехать туда после майских праздников, но 1 мая ему сообщили о смерти супруги.
«Папа мне звонил и плакал. Он пережил [смерть жены] очень болезненно. И мне было страшно за него, потому что они были вместе сто лет в обед. Вместе живут и постоянно все вместе делали. У него все было завязано на маме. И когда папа звонит тебе и плачет в трубку, это жестко», — вспоминает Ксения.
Юлия Ясюлевич с дочерью и мужем
«Время прошло, но тоскливо-тоскливо, — говорит Петр. — Если днем еще чем-то занят, то полегче, а дома ночью вечером все напоминает про Юлю. Чего ни коснись, за что ни возьмись. Она — молодец, оставила после себя имущество и вообще память. Теперь придется все одному творить. Я забот никаких не знал. У Юли все было схвачено. Я уже две недели сижу без лекарств».
Семья Ясюлевич решила кремировать тело Юлии, так как кладбище для умерших с Covid находится далеко от Петербурга, и Петр не смог бы ухаживать за могилой.
Когда Ксения решила добиться выплат, она выяснила, что получить компенсацию может только ее дедушка, отец Юлии. Сама она как дочь претендовать на федеральные выплаты не может из-за возраста — ей 27 лет. В указе Путина есть уточнение по поводу детей погибших медиков: получить страховые выплаты могут только дети старше 18 лет с инвалидностью или дети до 23 лет, которые учатся на очном отделении в образовательных учреждениях.
Получить выплаты не смог бы и Петр, так как официально они с Юлией развелись после ссоры много лет назад.
Также семье пришлось доказывать, что у Юлии был диагностирован Covid — еще при жизни, на карантине в центре Вредена. По словам Петра и Ксении, сначала в заключении патологоанатома не был указан коронавирус, просто пневмония, но позже после обращений в институт Вредена в свидетельство о смерти вписали Covid.
Конфликт интересов
В Петербурге помимо федеральных выплат предусмотрены также региональные страховые компенсации: для заболевших медиков — 300 тысяч рублей, для семей погибших — 1 млн рублей.
Чтобы их получить, согласно постановлению правительства Санкт-Петербурга, на руках должен быть акт признания медработника пострадавшим вследствие оказания помощи пациентам с Covid-19 наряду с другими личными документами. Таким образом, работодатель по сути признает, что в медучреждении ненадлежащим образом организованы противоэпидемиологические меры, считает уполномоченный по правам человека в Петербурге Александр Шишлов. А это неизбежно создает конфликт интересов при принятии решения.
«Признание работника пострадавшим само по себе не свидетельствует о том, что это вина работодателя, — говорит старший юрист адвокатского бюро «Онегин» Анна Медведская. — Судебная практика по этому вопросу еще не сложилась, поэтому возможные опасения работодателей понятны».
До середины июня на региональные компенсации семья Ясюлевич даже не рассчитывала, поскольку центр Вредена является федеральным учреждением.
Однако 18 июня губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов уравнял в правах сотрудников городских и федеральных стационаров.
Теперь Ксения сама может претендовать на петербургские выплаты, так как в постановлении правительства Санкт-Петербурга нет возрастных ограничений для детей погибших медиков.
Во Вредена будут собирать комиссию, которая должна решить, заразилась Юлия Ясюлевич на работе или нет. Ее родственники коронавирусом не болели и уверены, что заболеть она могла только в институте.
В минздраве за уточнением, кто из заболевших медиков получил выплаты, порекомендовали обратиться в центр Вредена. Би-би-си запросила комментарий центра.
«Много мотивации всего этого добиться. Плюс это дело принципа: мама умерла на работе, а за это никто не хочет отвечать», — говорит Ксения. Петр же на деньги не претендует: «Мне хватает своих. Пускай дедушка получает деньги, пускай делится. Я скажу ему, что все, что причитается Юле, должно остаться Ксюше».
Covid не причина смерти
«Возможно, вы успели заметить, что сейчас я не очень активен» — написал в своем «Инстаграме» 17 апреля Влад Байков спустя несколько дней после смерти его матери Людмилы Байковой.
Влад и его младший брат в отличие от семьи Ясюлевич, прочитав постановления о выплатах, даже не стали пытаться получить эти деньги.
Байкова больше 40 лет работала старшей медсестрой отделения микрохирургии в больнице №71 имени Жадкевича в Москве. Этой больницей руководит доктор Александр Мясников, который возглавляет также информационный центр по мониторингу ситуации с коронавирусом.
Объясняя подписчикам, кто такой Мясников, Байков написал: «Одна из его цитат: «В кои-то веки нам повезло. Коронавирус нас явно щадит» Ну вот. Не всех, видимо, щадит, а выборочно».
Имя Байковой есть в списке памяти врачей, погибших во время пандемии коронавируса. Этот мемориальный проект создали российские медики, он не является официальным списком жертв Covid-19. Сейчас в нем более 500 имен, но не все из них имеют посмертный диагноз «коронавирусная инфекция».
При жизни у Людмилы не был подтвержден коронавирус, хотя семья уверена, что именно он стал причиной ее смерти, а заразилась она, скорее всего, на работе.
От 71-й больницы до дома, где Людмила жила с двумя сыновьями, 25-летним Владом и 17-летним Артемом, — три минуты пешком. «Она кроме дома и больницы никуда в принципе не ходила, — рассказывает Влад. — Мы с продуктами ей помогали — что-то купить и принести. Такого, что она ходила по магазинам или куда-то выезжала, не было. Общественным транспортом она не пользовалась, в торговые центры не ездила. Последнее время у нее была одна дорога — работа-дом. Иногда она выезжала на собственной машине на дачу. Больше у нее дорог не было никаких».
Сын уверен, что Людмила Байкова заразилась на работе
9 апреля Людмила вернулась из больницы домой и больше на работу не выходила. По словам сына, она уже несколько дней не очень хорошо себя чувствовала, а вечером 9 апреля ей стало хуже.
«Больше было похоже на какую-то простуду, ничего особенного. Но с дыханием стало сложнее, поэтому я решил, что надо ей все-таки вызвать скорую», — вспоминает тот день Влад.
10 апреля у Байковой взяли мазок на коронавирус. Результат пришел через пару дней — коронавирус не подтвердился. «Ну, и мама как-то несерьезно к этому относилась, значит просто приболела», — говорит Влад.
Людмиле назначили антибиотики и выписали больничный. По словам Влада, врачи из 71-й больницы, где работала Байкова, приходили каждый день, проверяли в том числе уровень сатурации — насыщения крови кислородом. Он был очень низкий — около 40 процентов. Людмиле предлагали госпитализацию, но она сама отказывалась: «Раз коронавирус не подтвержден, зачем мне ехать в больницу, — пересказывает слова матери Влад. — И ее не забирали».
17 апреля Людмиле стало резко хуже. Вечером, по словам сына, ее увезли в больницу имени Виноградова. В то время часть стационара уже была отдана под лечение Covid-19, но куда госпитализировали Байкову, неизвестно.
Там ей сделали компьютерную томографию и положили в реанимацию. «Мне сказали позвонить на следующий день, — вспоминает Влад. — Я как-то даже немного выдохнул: раз она в больнице, ей точно помогут. В итоге позвонили где-то в час ночи и сказали, что она умерла».
Влад с матерью и своей девушкой
Коронавирус, по словам Влада, подтвердился только на вскрытии, которое проводилось в Коммунарке. Об этом там якобы сообщили ритуальному агенту — знакомому семьи, который занимался похоронами. При этом в заключении патологоанатома не указан Covid (документ есть в распоряжении Би-би-си). В нем сказано, что причиной смерти стали «другие уточненные формы легочно-сердечной недостаточности», к возникновению которых привела бронхопневмония.
Агент, по словам Влада, не предложил им никакого альтернативного варианта захоронения, кроме кремации. По правилам, людей с подтвержденным Covid можно хоронить также в цинковом гробу.
Сам ритуальный агент не помнит, как обстояли дела конкретно в случае Людмилы Байковой и утверждает, что всем предлагает два варианта захоронения пациентов с подтвержденным Covid. При этом в разговоре с Би-би-си он отметил, что иногда людей хоронят как «ковидных» умерших, даже если пока коронавирус не был подтвержден, но было подозрение на него — чтобы обезопасить людей.
«[Перед кремацией] мы не видели маму, нам нельзя было к ней подходить, нам нельзя было с ней прощаться. Это все было закрыто, потому что коронавирус был подтвержден. Мы ее не видели с 17 апреля, как она уехала в больницу. Я пытался понять, почему не написано это слово [«коронавирус»], но никто не давал никаких вразумительных комментариев по этому поводу», — рассказывает Влад.
Влад и Артем, рассказывая про Людмилу, называют ее мамой, но на самом деле биологически она их бабушка. Братья считали ее матерью, потому что она воспитывала их с раннего детства и была их опекуном.
Влад и Любмила Байковы
Теперь Влад сам стал опекуном: ему пришлось оформить опеку над 17-летним братом сразу же после смерти матери: «Больше у нас нет близких родственников. Есть только у него я, а я у него. И все».
На страховые компенсации, которые Владимир Путин пообещал семьям погибших медиков, Влад даже не рассчитывает. Во-первых, потому что в заключении патологоанатома не указан Covid-19 как причина смерти. Во-вторых, в правилах предоставления страховых выплат говорится, что они положены семьям медработников, которые непосредственно работали с пациентами с подтвержденным коронавирусом. Формально больница Жадкевича не была перепрофилирована под Covid, когда заболела Людмила. Контактировала ли она с пациентами, у которых был коронавирус, выяснить теперь вряд ли возможно.
«Звонить куда-то узнавать про выплаты — честно, я думаю, это бесполезно делать, — говорит Влад. — Если ты непосредственно контактировал с больным [с коронавирусом], и в этот момент из-за этого ты заразился и умер, то да, тебе выплаты положены. А если ты просто был на работе, то это особо не доказуемо».
Би-би-си запросила комментарий ГКБ имени Жадкевича и московского депздрава.
Covid не идентифицирован
«У меня есть антитела — IgG положительный. Это говорит о том, что я перенес это заболевание. А вот на пике заболевания, в острой фазе, у меня анализы не брали», — врач петербургской Покровской больницы Андрей, попросивший изменить его имя, рассказывает о том, как заболел после работы в «красной зоне».
Медики обычно предпочитают не называть свое настоящее имя из-за возможных проблем с начальством.
В разгар пандемии, в конце апреля, Андрея отправили работать дежурным врачом в приемное отделение. Он успел проработать сутки и заболел: «У меня появилась температура, маленькая — 36,9-37. Я на это не обращал внимание, а потом бац — и 38,5. Я не смог выйти на работу».
Врачи Покровской больницы, принимающей пациентов с Covid, в марте жаловались на отсутствие средств защиты, но Андрей говорит, что, когда он перешел работать в «красную зону», его обеспечили всем необходимым.
Результат первого ПЦР-теста на Covid, сданного еще в апреле, Андрей так и не получил: «У меня взяли мазки на следующий день, но они до сих пор в работе, ответа нет, может, он потерялся, я не знаю». Следующие два анализа были отрицательными.
Би-би-си запросила комментарий комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга.
От компьютерной томографии врач отказался сам, потому что не хотел получать дополнительную лучевую нагрузку — он работает рентген-хирургом. Рентгендиагностика показала, что в легких нет инфильтрации.
Проболев месяц, Андрей решил сдать тест на антитела. И результат оказался положительным — титр антител иммуноглобулина G был увеличен. Но при выписке участковый врач-терапевт выдала справку, в которой сказано, что Covid не идентифицирован. По словам Андрея, терапевт говорила, что Covid выставляют при пневмонии, но ее у врача не было. У него поднималась температура до 39,3 градусов и болело горло.
В последних рекомендациях минздрава говорится, что обследование на наличие иммуноглобулинов класса G (IgG) является лабораторным методом диагностики коронавируса. На это ссылается Андрей, пытаясь получить больничный лист с подтвержденным коронавирусом. Без этого документа на страховые компенсации он претендовать не может.
Однако врачу может быть сложно доказать, что он перенес заболевание именно вследствие работы в «красной зоне», а не раньше, например, бессимптомно, заразившись вне работы. По тесту на антитела невозможно точно определить, когда человек болел коронавирусом. Сам Андрей это тоже понимает, но все равно намерен добиваться врачебной экспертизы.
Непрофильная больница
«Я уже тринадцатые сутки в больнице, большую часть времени пролежала в желтой зоне, где все под подозрением. И пять дней назад меня перевели в красную», — рассказывала в конце мая врач-рентгенолог Оксана (имя изменено по просьбе собеседницы).
Врач работает в новосибирской областной больнице. В начале эпидемии нагрузка на врачей больницы резко выросла.
«Мы раз за разом ставили полисегментарную пневмонию. Если запущенная форма, это и на рентгене видно. Причем терапевты из-за нагрузки не успевали собирать анамнез, просто отправляли на рентген. А мы смотрим на снимок и не понимаем, что происходит. Приходилось спускаться в приемный, общаться с больными, то есть мы имели прямой контакт с людьми, которые поступали с подозрениями. И мы целый месяц так работали», — вспоминает она.
В указе президента о страховых компенсациях говорится, что они положены также тем медикам, которые работают с пациентами с подозрением на коронавирусную инфекцию. В апрельских рекомендациях минздрава уточняется, что любой случай ОРВИ следует рассматривать как подозрительный на Covid, но непонятно, как это может повлиять на выплаты.
Оксана заболела 7 мая. Как она считает, после контакта с хирургом, который якобы слег с коронавирусом на пару дней раньше.
Врач говорит, ей несколько дней отказывали в анализе на Covid. Сначала на работе: «Я два дня не могла напроситься на тест. Эпидемиологи в моей больнице сказали: «Не придумывайте, коронавирус не такой контагиозный, как ОРВИ». А у нас половина [заболевших сотрудников] в этой же 11-й лежали, половина — дома. Я не первая, кто заболел. Просто это не афишируется».
Руководство Оксаны отказывало ей и в КТ. «Ты два дня болеешь, иди домой, вызывай терапевта, дай своему организму разболеться, — пересказывает слова начальства Оксана. — Я слегла за шесть часов с температурой 39 так, что вставать не могла, перестала чувствовать вкусы, была рвота и тошнота».
Позже мазок не брали якобы ни сотрудники скорой, которую она вызывала, ни участковый терапевт. «Они сказали: «Страховая компания нас ругает, что мы каждому второму делаем тест». Я говорила, что я медработник, у меня был контакт, скорее всего, я работаю в больнице с теми, кто приезжает с подозрениями на Covid». [А в ответ]: «Нет, извините, мы не берем, у вас легкие чистые, мы ничего не можем сделать, купите противовирусные, лечитесь дома», — вспоминает Оксана.
Covid подтвердился только в больнице, куда ее госпитализировали 9 мая, и то не сразу. Первый мазок дал сомнительный результат. «Тут отвратительно берут мазок — пощекотать решили палочкой, — рассказывала врач, еще находясь в больнице. — Я объясняла, что надо брать глубоко и сильно соскребать со слизистой. Второй раз я взяла мазок сама, на следующий день мне позвонили и сказали, что у меня положительный Covid. Тут 80 процентов ложноотрицательных тестов, потому что неправильно берут мазки».
Сейчас Оксану уже выписали, и врач отдала закрытый больничный лист на работу. Но там сразу якобы заявили, что страховые не выплатят, поскольку областная больница формально не является «ковидным» госпиталем. «Сказали, что у нас все чисто, ты заразилась на улице или с кем-то общалась», — говорит Оксана.
После чего медик подала заявку в Фонд социального страхования, откуда ей перезвонили для подтверждения информации и сказали, что отправили письмо заведующему отделения, в котором она работает. Там должны установить, был ли у врача прямой контакт с пациентом с коронавирусом или с подозрением на него, то есть произошло ли заражение на работе.
Би-би-си запросила комментарий минздрава Новосибирской области.
Вместе с Оксаной в отделении работала врач-рентгенолог Неля Щеглова. Ее имя есть в списке памяти. Она умерла 11 мая в той же 11-й больнице, куда в начале мая на скорой увезли Оксану.
К началу июня фонд соцстрахования выплатил деньги 2,2 тысячам заболевших медиков. Об этом сообщил глава минздрава Михаил Мурашко. В начале июня в правительстве Санкт-Петербурга сообщили, что региональные компенсационные выплаты получит 931 медработник. По их случаям врачебные комиссии приняли положительные решения.
В новосибирской области медикам, пострадавшими из-за работы с Covid-19, признали около 20 медиков.