За последнюю неделю в России инициировали сразу несколько резонансных уголовных дел и устроили серию обысков — под удар попали попали самые разные люди от хабаровского губернатора до журналистов и активистов. Би-би-си опросила российских политологов, чем объясняется эта активность.
После голосования по поправкам в Конституцию силовые ведомства возобновили активность. Сначала уголовное дело против экс-журналиста «Коммерсанта» Ивана Сафронова о госизмене, потом уголовное дело о покушении на убийство в отношении губернатора Хабаровского края от ЛДПР Сергея Фургала. Параллельно прошли обыски у активистов «Открытой России» Михаила Ходорковского, журналистов «МБХ Медиа», членов движения «НЕТ» и издателя «Медиазоны» Петра Верзилова.
Русская служба Би-би-си поговорила с политологами и социологами о том, что означает активизация силовых ведомств после принятия новой Конституции.
Екатерина Шульман, политолог
В нынешней ситуации нужно помнить о трех факторах.
Во-первых, у каждого из сюжетов, которые происходят сейчас, есть своя хронология и история: они начались не на этой неделе и даже не перед конституционным голосованием, к которому отношения не имеют.
Задержание бывшего журналиста Ивана Сафронова по подозрению в госизмене вызвало резкую реакцию со стороны других журналистов
Я бы не стала забывать о тех событиях, на которые не так активно обращают внимание, потому что общество следит за тем, что происходит с членами общества — активистами, журналистами — и меньше смотрит на госслужащих и правоохранителей. Я говорю, например, о деле высокопоставленного следователя Руслана Миниахметова.
СКР возбудило против следователя по особо важным делам 2-го следственного отдела ГУРОВД Следкома России уголовное дело о взятке, но Генпрокуратура в тот же день отменила постановление. “Новая газета” и другие СМИ связывали конфликт в том числе с аппаратными противоречиями внутри управлений ФСБ, одно из которых курировало дело Миниахметова.
Происходящее сейчас выглядит как брожение внутри ФСБ, которое, судя по всему, имеет отношение к начавшейся торговле за пост директора службы. Видно, что друг с другом соперничают управления, обозначающиеся разными согласными буквами, например, «К» (управление ФСБ по контрразведке в банковской сфере) и «М» (управление по контрразведке в силовых органах). Как вы понимаете, к конституционному голосованию эта борьба никакого отношения не имеет — силовики занимались этим до него и будут после.
Второе. Некоторое количество публичных решений действительно было отложено до конца голосования по поправкам, чтобы не оттягивать от него информационные ресурсы. Не для того, чтобы не огорчать публику — одних какой-то арест огорчает, а других он наоборот радует. А просто чтобы небезразмерный информационный ресурс не растягивался, чтобы он был полностью занят главным сюжетом. Поэтому когда ответственный момент прошел и стало можно активировать то, что стояло на паузе, многое из того, что уже было готово, выплыло на поверхность.
Есть и третий фактор, который формально противоречит первым двум, но его тоже нужно иметь в виду. Ложное впечатление, сделавшись общераспространенным, становится самостоятельным политическим фактором. Как учил нас Владимир Ильич Ленин, идея, овладевающая массами, становится материальной силой. Это не зависит от того, верная эта идея или ложная.
Да, происходящее сейчас не задумано в едином штабе и не спланировано хронологически, чтобы поразить воображение публики в первую неделю после голосования — не существует таких штабов и таких планов, не существует универсальной синхронизации действий всех политических и аппаратных акторов.
Но сейчас у большого количества людей складывается впечатление, что как только голосование закончилось, сразу началась какая-то жесть, что силовики как с цепи сорвались.
Впечатление овладевает не только самими гражданами. Оно овладевает и теми, кто принимает решения. Они могут подумать разное. Могут подумать — «спасайся, кто может». Могут подумать, что настал момент большого передела и надо поучаствовать, чтоб не упустить свой шанс. Могут подумать, что скоро и до них доберутся и надо что-то превентивно делать. Это называется «гоббсова ловушка», она же — раскручивающаяся спираль насилия: бей первым, пока тебя не ударили. В итоге образуется большая драка.
В делах, которые сейчас обсуждают, нет ничего нового ни с точки зрения их механики, ни с точки зрения эффективности. Напомню, что все вынесенные приговоры пока закончились ничем с точки зрения правоохранительной системы: дело «Седьмой студии» померло, дело Светланы Прокопьевой закончилось единственно возможным в нашей судебной системе суррогатом оправдательного приговора [журналистку признали виновной в оправдании терроризма, но вместо реального срока присудили штраф в 500 тысяч рублей вместо реального срока].
Чем мне не нравится метафора про закручивание гаек: она вызывает в воображении процесс, имеющий финал — или всех до упора закрутили, или резьбу сорвало. Но социально-политические процессы выглядят не так, они вообще не конечны.
Хабаровского губернатора Сергея Фургала заподозрили в причастности к убийствам
Общественная жизнь продолжается, журналисты отбивают своих и даже иногда на выборах независимые кандидаты побеждают. Вот сейчас горький пример Сергея Фургала, видимо, должен всех научить, что не надо выигрывать выборы у кандидатов от власти.
Но у нас с 2005 года было задержано или арестовано 17 губернаторов, из них все, кроме Фургала и [бывшего губернатора Кировской области] Никиты Белых были, естественно, единороссы или беспартийные согласованные кандидаты.
Еще выше процент репрессированных среди мэров — и тоже политически подавляющее большинство из них лояльны. Так что если есть тут какая-то мораль, то она не в том, как опасно выигрывать выборы у единороссов, а в том, что региональное чиновничество наиболее беззащитно против уголовного преследования.
Если уж вспоминать, жутковатый момент был в прошлом году. Это был действительно момент политического кризиса, когда силовое сообщество на некоторое время полностью захватило власть в столице. Обысков тогда было куда больше и география их шире: публика уже забыла налеты на отделения ФБК, когда Следственный комитет в один день провел более 100 силовых операций в десятках регионов страны. Это была впечатляющая демонстрация силы.
Юлия Галямина, которая сейчас проходит свидетелем по воображаемому делу ЮКОСа, тогда отсидела 30 суток — срок вполне взрослый по нынешним временам, на уровне Яшина и Навального.
Но потом вырулили и из этого, и «московское дело» как политический процесс распалось. Оно формально существует и позволяет проводить обыски у Петра Верзилова, но как политический судебный процесс, как единое «дело» оно погибло. Так что пережили прошлое лето, переживем и это.
Сколько продлится это силовое давление? Правоохранителям нужно доделать все, что было поставлено на паузу из-за карантина и конституционного голосования, это может занять некоторое время. Но я бы сейчас больше опасалась не за журналистов, не в обиду им будет сказано — их сажают редко, а шуму много.
А вот разборки между клиентелами разных управлений ФСБ — это могут быть очень кровавые дела. То, что эти ребята делают друг с другом, гораздо хуже того, что они делают с гражданами. Не то, чтобы это кого-то утешало, но мы можем в обозримом будущем наблюдать довольно сильную внутриаппаратную турбулентность с разрушениями и жертвами.
Григорий Голосов, декан политического факультета Европейского университета
То что происходит сейчас — это следствие накопления в системе репрессивного потенциала. А накопился он, собственно говоря, потому что искусственно сдерживался. То, что системе и до этого был присущ такой потенциал — несомненно.
Идеалом для правителей России является ситуация, при которой репрессии носят точечный характер, а в целом система функционирует спокойно. Большинству населения кажется, что это, в общем-то, и есть настоящая демократия. Выглядеть как сталинский режим власть не хочет.
Но и совсем обойтись без репрессий она не может. И чтобы эти репрессии были функциональными для режима — пугали, тех кого должны пугать, вызывали уважение, у кого должны вызвать, привлекали внимание — нужно, чтобы они осуществлялись в нормальных условиях. Их не было в первой половине этого года: сначала в связи с эпидемией, а затем и в связи с подготовкой ко всенародному голосованию, которое, естественно, сдерживало репрессивный потенциал. Сейчас его прорвало.
Кроме того, сама подготовка ко всенародному голосования привела к тому, что появились, с точки зрения режима, новые риски и угрозы, но подавлять их немедленно было нельзя. Я имею в виду то, что проявилось в обысках у деятелей «Открытой России» после кампании «НЕТ» [была направлена на призывы к протестному голосованию по путинским поправкам — Би-би-си].
У Петра Верзилова и Юлии Галяминой прошли обыски — кроме того, на Верзилова завели дело о неуведомлении о наличии иностранного гражданства
Появилась группа людей, которая активно протестовала против важного для властей мероприятия. Но в условиях подготовки к нему репрессировать было нельзя, а теперь стало можно. В итоге на них обрушилась вся мощь репрессивного аппарата.
Сейчас режим репрессивен ровно потому, что видит для себя угрозы. Если говорить о тенденциях к нарастанию этой репрессивности, то они проявятся ровно в той мере, в которой режим будет ощущать угрозы как возрастающие. Есть основания считать, что будет, потому что ситуация в стране ухудшается с точки зрения значительной части населения. Победа на всенародном голосовании может оказаться «пирровой».
Как видно, власти серьезно переживают по поводу предстоящих выборов губернаторов и в заксобрания, которые уже буквально на носу. Это значит, что угрозы для власти сейчас выглядят как нарастающие, а, значит, будут нарастать и репрессии.
Метафоры про то, что Кремль на голосовании якобы перезаключил «общественный договор» с населением и получил мандат на силовое давление, мне вообще чужды. Не было никаких контрактов, ничего Кремль не перезаключил. Те силовые действия, которые предпринимаются сейчас, рутинны и указываются в обычную логику развития режима.
Что касается последствий для оппозиции — существование системной оппозиции для режима абсолютно необходимо. То, как отреагировал глава ЛДПР Владимир Жириновский на задержание хабаровского губернатора Сергея Фургала [грозился, что вся партия сдаст мандаты — Би-би-си], говорит том, что он сознает свою важность для системы. Если бы он знал, что наступила новая реальность, он бы не стал нарываться на неблагосклонное внимание Кремля. Но он знает, что ему есть чем пригрозить. Положение несистемной оппозиции не изменилось — она как была объектом репрессий, так и остается.
Репрессии, направленные на оппозицию и тех, кто внутри политической системы, связаны контекстуальными обстоятельствами — в системе накопился спрос на них. Пошли против всех, кто должен был им подвергнуться по разным обстоятельствам. Понятно, что Фургал и Галямина — это не одно и то же. Но одни оказались в одно и то же неправильное время в одном и том же неправильном месте.
С точки зрения влияния на внешнюю политику во внутренней политике пока ничего нового не произошло. Единственное событие, связанное со внешней политикой — это заседание пресловутой комиссии [Госдумы] по борьбе с иностранным вмешательством. Но, обратите внимание, там абсолютно ничего нового не было сказано, как будто люди говорили по написанному два года назад сценарию.
Если Запад будет пытаться влиять на Россию в связи с происходящим, то Россия будет огрызаться — и это может привести к незначительным сдвигам во внешней политике. Но пока не произошло таких изменений, которые могли бы как-то проецироваться вовне, ничего не изменилось.
Константин Гаазе, социолог
В российской политике самое главное — это управлять временем. Когда какие-то события скоординированы по времени — значит, это не совпадение. Наша политика представляет собой один большой график — начиная от графика первого лица и заканчивая графиком арестов.
Как это связано с поправками? Была спящая норма в 275 статье уголовного кодекса (госизмена) о так называемом консалтинге, который не связан с разглашением секретных сведений, но наносит ущерб безопасности страны. Под эту статью не было конституционного обоснования, а теперь есть. И теперь она будет исполняться. К сожалению, можно сделать прогноз о том, что дело Сафронова — не последнее такое дело.
После поправок российские спецслужбы, которые конкурируют друг с другом, но при этом работают в одном графике, начали в духе спортивной конкуренции реализовывать задачи, которые перед ними были поставлены в связи с этой Конституцией. Была встреча главы ФСБ с президентом, было несколько заседаний Совета безопасности. Почему мы считаем, что на этих встречах не обсуждалась имплементация новой правовой рамки?
Это формирование новых границ дозволенного и недозволенного. Только не для общества в целом, а для конкретных социальных групп — для региональной политической элиты, для политического класса, для журналистики и так далее.
Вчера был очень хорошо поставлен вопрос Жириновским в Госдуме. Было честно сказано: «Ребята, мы вам протащили вашу Конституцию, не стали устраивать демарши в Госдуме. Это пакт. У нас есть соглашение, неформальное, но есть».
Владимир Жириновский из-за задержания Фургала пригрозил, что вся фракция ЛДПР сложит мандаты
Оказалось, что после того, как свою часть сделки системная оппозиция выполнила и Конституцию протащила [все думские фракции кроме КПРФ поддержали поправки в основной закон], Кремль начал пересматривать условия базового соглашения. А соглашение заключалось в том, что если мы внутри системы, то с нами так поступать нельзя.
И эти новые рамки в голове у главы государства уже вполне себе очерчены. У него было четыре месяца посидеть в бункере и подумать, какими они хотят видеть эти рамки.
Есть вопрос, как они хотят видеть Госдуму в 2021 году. Здесь ответа нет, потому что этот вопрос дизайна. Возможно, они уже не видят там места ни для КПРФ, ни для ЛДПР, а видят место для широкого избирательного блока. И тогда Владимир Вольфович опоздал. Потому что тогда никакого места для системной оппозиции нет, а есть широкий блок, в котором слева сидит условный Прилепин, а справа — условная Собчак.
Второй момент с рамками дозволенного и недозволенного. Для людей, выражающих свои политические взгляды, которые расходятся со взглядами, которые нужно выражать — для них больше никакого места нет.
Такая же история была в 2014 году, когда в «Известиях» появилась статья о том, что после Крыма «пятая колонна» — больше не часть политического тела и должна заткнуться. Понятно, что правовая рамка по действующей тогда Конституции «пятой колонне» существовать позволяла.
Сейчас правовая рамка «пятой колонне» существовать ни в каком виде не позволяет — за счет пунктов о государстве, истории, территориальной целостности и так далее. То есть новая Конституция создает систему ловушек по целому ряду принципиальных вопросов, систему тестов, пройти которую «пятая колонна» просто не может. А если не может, то она больше не является частью политического тела и частью российской нации.
Станет ли сужение пространства возможного и дозволенного триггером каких-то событий в отношении выборов в Госдуму? Нет, не станет. Потому что этот задевает интересы максимум 10 миллионов российских граждан. Интересы остальных задевает социальная повестка.
Если у кого-то в оппозиции хватит ума каким-то убедительным образом для российских граждан соединить социальную повестку с новыми конституционными запретами, то да. Но пока у меня ощущение, что нет.