- Ольга Просвирова, Ольга Ившина
- Би-би-си
Автор фото, Max Lomakin / BBC
28 лет власти непризнанной Нагорно-Карабахской республики контролировали города, которые теперь вернулись Азербайджану. Призрачные, они совсем не похожи на места жизни людей: кругом на уровне глаз битый кирпич, торчащая арматура, осколки стекла. Но земля усыпана историями, не имеющими ни начала, ни конца.
Детская фотография во дворе разрушенного дома. Банка с остатками варенья на раскуроченном крыльце. Мужской ботинок 42-го размера — один. Псалтырь для военных на армянском языке. Блестящая на солнце старая противотанковая мина. Пустые бутылки из-под воды и пачки от сигарет — в огромном количестве.
Вокруг — на многие километры — минные поля.
Ничего больше не надо
Натик Аллахъяров приезжает на место встречи на час раньше оговоренного.
На улице холодно — в такую погоду обычно надевают пуховики, но Натик вылезает из машины в свитере, поверх которого — тонкий жилет. Он делает несколько шагов, опираясь на свою трость, и по тому, как он протягивает руку и растерянно говорит несколько слов приветствия, понятно, как сильно он переживает.
"Я всю ночь не мог заснуть. Все волновался, что просплю, что телефон не позвонит, что вы уедете, а я останусь. Бог свидетель, я только этого дня и ждал".
Впервые за 28 лет Натик едет в родной город Агдам. Подростком он вынужден был бежать оттуда во время первой Карабахской войны. Обороняя Агдам от наступающих армянских сил, Натик подорвался на мине и в 17 лет навсегда остался хромым.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
"Я не имею права сейчас жить, потому что я ушел с родной земли, а мои погибшие друзья остались там. Мне кажется, они смогут нас простить, только когда я вернусь и поклонюсь их могилам, когда я снова поцелую родную землю", — эти слова Натик произнес еще в октябре. Война была в самом разгаре.
Последние 25 лет Натик с семьей живет в общежитии для беженцев в Мингечауре. Обстановка там спартанская: обшарпанные стены, вязанки дров для печки на бугристом полу, клубки проводов, развешанные по стенам вместо проводки, тусклые лампочки и общий туалет на этаже. На обстановку в общежитии Натик не обращал особого внимания — мыслями он всегда был в Агдаме. Спустя несколько месяцев у него появилась возможность снова увидеть родную землю.
Дорогу машине преграждает красно-белый шлагбаум. Военные на блокпосту требуют остановиться и долго проверяют документы. Натика они знают в лицо — это уже третья его попытка попасть на родную землю. Он приезжал к шлагбауму дважды, звонил друзьям, умолял пропустить его, чтобы хотя бы из окна машины взглянуть на родной город. Военные были непреклонны, и Натик дважды возвращался домой ни с чем.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
В третий раз получилось — но только потому, что его взяли с собой журналисты. Шлагбаум поднялся, и Натик шумно выдохнул, поднял ладони к небу и начал вполголоса читать молитву. Машина какое-то время катилась по проселочной дороге и ненадолго остановилась при въезде в город проверить колеса.
Минуту Натик сидел на своем месте. В окне слева от него торчали голые придорожные кусты. Справа — кирпичные развалины. "Извините, пожалуйста", — он вышел из машины, прислонил трость к багажнику и мягко опустился на колени, прижав лоб к пыльной дороге. Несколько минут он целовал землю.
Когда он поднял голову, в глазах стояли слезы: "Спасибо, что спустя 28 лет моя долгая тоска закончилась".
Натик просится в родную деревню — это несколько минут езды от Агдама. Он мечтает увидеть дом, в котором вырос, хотя знает — дом не уцелел.
От дома, где жил Натик, осталось три стены и груда кирпичей, по которой можно догадаться, что когда-то здесь было крыльцо. В этом месте нет никакой жизни — только голые белые кирпичи и начинающая зеленеть трава. Но Натик видит другую картину.
Для просмотра этого контента вам надо включить JavaScript или использовать другой браузер
"Вот это наш двор был. Вот тут мы играли. Вон там мой дядя жил. А там наши утки были. Хорошее время тогда было. Сейчас от деревни ничего не осталось. Спасибо всем, что вернулся в эту деревню, что сбылись мечты. Вот если умру сейчас — умру счастливым. Ничего мне больше не надо, кроме вот этого места, вот этой дорожки".
Натик разворачивает пакет и достает из него распечатанные фотографии молодых мужчин.
"Это мой школьный друг Исраиль, — показывает он одну из фотографий. — Нас обоих вместе ранило, когда на мину попали. Пусть матери шахидов [то есть "мучеников", так в Азербайджане называют погибших в карабахских войнах — Би-би-си] простят меня — не все фотографии смог распечатать. Разрешите, повешу их…
Натик подходит к уцелевшей стене, прикрепляет фотографии, снова поднимает ладони к небу. Он читает на арабском первую суру Корана и снова смахивает слезы.
Ценнее жизни
Агдам неживой. Под высоким синим небом и ярким солнцем видны глубокие раны войны. Тридцать лет назад здесь жили 30 тысяч человек. Сейчас — ни души.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Уцелело немногое. Поэтому сохранившиеся фрагменты цветной мозаики на стене разрушенного дома кажутся инородными. Это все, что осталось от музея хлеба, — он сильно пострадал в годы первой Карабахской войны и с тех пор медленно разрушался.
Не сохранились ни ажурные переплетения орнамента, ни цветные витражи. Только мозаичное панно с колосьями пшеницы на фоне солнца. Подход к музею оцеплен лентой — землю вокруг еще не проверили на мины.
В центре города, окруженные руинами, тянутся к небу два минарета. Мечеть, построенная здесь еще в 1870-м, пережила обе войны. Зимой 1992 года в эту мечеть привозили тела убитых мирных жителей Ходжалы. Сейчас внутри пусто.
- Лачин: жизнь под надзором российских миротворцев
- "Знаете, какое это было унижение?" Как живут армяне на новой границе с Азербайджаном
- "Мы до сих пор враги". Армяне Карабаха привыкают к жизни рядом с фронтом
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Азербайджан говорит, что в боях за земли погибли 2783 человека.
— Стоило ли проливать столько крови ради мертвых городов?
— Если бы понадобилось, то и больше бы стоило, — Натик Аллахъяров не медлит с ответом. — Старики, которые не могли воевать, хотели быть с нашими солдатами. А кто еще молодой, тоже мечтал тут побывать. Мои дети эти места не видели, а все равно говорили, что хотят приехать. И я сейчас готов умереть за мою землю.
В городке Барда, на удалении от бывшей линии фронта, Ирада Гурбанова стоит на могиле своего младшего сына. 22-летний Худаяр погиб на этой войне. Ирада говорит, что он попал в окружение, "врагов было слишком много", но и Худаяр "тоже убил многих". На могилу сына, выложенную красными гвоздиками, Ирада приходит три, иногда четыре раза в день.
Два десятка могил новых жертв этой войны все в цветах. Памятники с фотографиями давно поставлены.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Ирада Гурбанова, сама родом из Агдама, гордится сыном, погибшим за земли.
— Эти земли стоят жизни вашего сына?
Ирада не понимает, как можно задавать такие вопросы.
— Когда я думаю о сыне, жить не хочется. Но кто-то должен был сделать это дело. Наш президент отдал приказ, а наши шахиды отдали свою кровь и жизнь, чтобы освободить нашу землю. Сын — он для родины. Если не сделал бы он… — Ирада замолкает на секунду, смахивает слезу. — Столько времени мы ждем, чтобы наша земля, земля моего отца, дедушки и бабушки, была свободна. Это очень тяжело, что я потеряла своего сына. Но то, что он сделал, — было важно.
В нескольких минутах от кладбища — дом местного таксиста Эльчина Ширинова. 28 октября ракета "Смерч" прилетела на оживленный перекресток в Барде, убив 21 человека. Эльчин выжил в эпицентре взрыва.
Ширинов сидит на кровати. Прямо над его головой висит портрет Алиева. Одна из штанин высоко подвернута — у Эльчина нет ноги.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
"Ракета упала прямо перед моей машиной. Когда я выполз из машины, я не чувствовал боли. Смотрю — нога моя висит. А вокруг все мертвые".
Под вечер родные нашли Эльчина в больнице. Ногу к тому моменту уже ампутировали. Вместе с ногой Эльчин потерял и работу — таксовать он больше не может, да и машина сгорела. Говорит, что денег нет даже на одежду детям. Лекарства стоят дорого, и Эльчин старается пропускать уколы обезболивающих, чтобы сэкономить на еду. Ему дали только вторую группу инвалидности и социальную пенсию — 130 манатов (это 5600 рублей или 76 долларов).
У Эльчина двое маленьких детей — "будущие солдаты, будут родину охранять", уверен он.
"Пойду в погранвойска — их всех убью, — неожиданно говорит 11-летний ребенок. Он начинает плакать, мать протягивает ему платок.
Шаг в сторону — мина
Люди, бежавшие от войны в начале 90-х, как и Натик Аллахъяров, мечтают вернуться на родные земли. Чиновники наперебой обещают, что электричество и водоснабжение восстановят в ближайшие месяцы.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Но мины, многие из которых сохранились в земле со времен первой войны, нельзя обезвредить так же быстро. На возвращенных Азербайджаном территориях в абсолютной тишине безлюдной земли иногда слышатся резкие звуки взрывов. Это разминирование.
Город Физули азербайджанские силы взяли еще 17 октября. На первый взгляд он напоминает Агдам — разрушенный, опустошенный. Но не мертвый. Следы военной жизни тут повсюду. Брошенный передвижной радиолокатор — из капота машины торчит двигатель от ракеты. Камуфляжный свитер военного на земле. Опустевшее здание казармы. В металлических шкафах остались перезрелые гранаты и чей-то недоеденный завтрак. Матрасы и подушки хаотично валяются в каждом помещении. Среди них — трупик пушистой собаки. Рядом с казармой — небольшой блиндаж, на бруствере лежит военная каска. Спуститься вниз нельзя — на настиле лежит газовая граната.
На многие километры вокруг в Физулинском районе — минные поля. Саперы просят идти строго за ними — шаг в шаг. По узкому коридору можно пройти только по одному — справа и слева в землю воткнуты синие колышки. Это значит — мины.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Некоторые мины лежат в этой земле почти три десятилетия. За это время почва, избавляясь от инородного, начала выталкивать их наружу, и над поверхностью земли теперь виднеются верхние части корпусов. Другие мины установлены недавно, заметить их невозможно.
После окончания войны больше 40 человек подорвалось на минах в районе Агдама, Физули и Агджабеди — это несмотря на то, что территорию постоянно патрулируют военные. Основную работу здесь проводит АНАМА — национальное агентство по разминированию.
"Мы не можем сказать, сколько конкретно времени потребуется, — говорит Мадад Маммадов, отвечающий за разминирование в районе Физули. — Все земли разные: жилые территории, пустыри, леса, горные районы. Для всего этого есть свои методы очистки, и требуется разное время".
По самым грубым прикидкам, один человек может разминировать 25 квадратных метров территории за день. В АНАМе работают 560 человек. Таким составом на полное разминирование земель уйдет больше 10 лет. Азербайджан намерен привлечь специалистов из других стран. Предварительно помочь согласен Пакистан.
"Мы пока очистили небольшую территорию, но уже нашли тысячи мин. Наталкиваемся, например, на минную полосу шириной в 30 метров и находим там 100-150 мин. А потом наталкиваемся подряд на семь-восемь минных полос. По мере изменения линии фронта территории минировались снова и снова".
Мадад Маммадов стоит на краю такого минного поля — семь полос, тысячи мин. Посередине очищен проход длиной метров 200. Вдалеке на пригорке, со всех сторон окруженная минами, не замолкая лает большая белая собака. Она не двигается. Как ей оттуда выбраться, непонятно.
В 10 минутах на машине от этого поля полным ходом идут работы. Люди кладут кирпичи, работает экскаватор. Здесь строят подстанцию, которая будет снабжать электричеством Физули.
Чтобы начать строительство, АНАМА 15 дней очищала территорию, вскопав землю на глубину шесть метров.
"Уже начали устанавливать электрическое оборудование и собирать металлоконструкции. Планируем за два месяца закончить эту подстанцию. В других районах, например, в Шуше тоже идет строительство", — поясняет прораб Хайям Мустафаев.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
План амбициозный — подстанция должна снабжать электричеством аэропорт, который планируют построить неподалеку. Президент Ильхам Алиев, провозгласивший возвращенную по итогам войны Шушу культурной столицей Азербайджана, рассчитывает, что аэропорт будет международным, чтобы в регион прилетали иностранные туристы. Пока что на месте будущего аэропорта — раскатанное поле.
● Шуша — цитадель Карабаха: почему она важна для азербайджанцев и армян
В поселке Суговушан (Мадагиз) — севернее Физули — тоже орудует строительная техника. На улице из одинаковых светлых домов с вишневыми крышами, в которых еще полгода назад жили армяне, тринадцать зданий, посеченных осколками снарядов, уже отремонтировали. Свежепокрашенные одноэтажные домики с новыми пластиковыми окнами ждут новых жильцов. Внутри — диваны, столы, кресла, кухонные гарнитуры и газовые котлы.
С ними соседствуют еще не отреставрированные дома. Во дворе дома — осколки битого стекла. С улицы видно, что, убегая, хозяева спешно перетащили всю мебель в одну комнату: кровать прижата к стене, ее поддерживает комод, на котором вверх ножками лежит обеденный стол. В большой комнате, которая когда-то была гостиной, — испещренный вмятинами от осколков потолок. На участке разбросаны личные вещи армянской семьи: тарелки, ложки, обувь, клеенчатая скатерть, закрутки, детские рисунки и личные фотографии.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
Неподалеку, в опустевшей армянской церкви, — огарки свечей, разбросанные по полу томики Нового завета в зеленой камуфляжной обложке. Рядом лежат иконы — некоторые расколоты на части.
"Мы следим, чтобы церковь осталась целой. Смотрите, на стенах ни одной надписи. Да, часть икон пострадала. Но это было еще при взятии поселка. Некоторые солдаты молодые, горячие — проявили тогда эмоции. Но сейчас мы такого не допускаем", — поясняет азербайджанский офицер.
Правда, после войны с крыши церкви пропал крест.
Кто же хочет умирать?
Молодые парни смеются, разделяя на всех сухой паек. Бойцы, все в грязи, позируют на фоне танка после боя. Мансур Шукуров снова и снова пересматривает фотографии с войны на телефоне. Почти все, кто запечатлен на этих кадрах, погибли.
После боя под Физули из батальона, которым командовал Мансур (около 260 человек), уцелело только восемь. И он не может перестать об этом думать. Мансур и его люди попали в окружение, из которого они пытались вырваться трое суток.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
"Пока в больнице лежал 10 дней, все время плакал, что я вернулся, а ребята там остались", — Мансур говорит тихо и мягко, его щеки краснеют. В домашней обстановке, с чашкой чая в руках, он совсем не похож на боевого офицера.
Его левая нога несколько раз перебита пулями, из бедра сквозь штанину торчат спицы.
В коляске возле дивана начинает хныкать восьмимесячный ребенок. Мансур, не вставая, тянется к сыну.
"Когда ранило, первым делом о сыне подумал, хотел вернуться к нему. Кто же хочет умирать? Но тогда казалось, что уже не выберусь. Порадовался, что хоть младенцем успел повидать своего малыша. А мог бы не успеть. Не все успели".
Близкие Мансура говорят, что он часто просыпается по ночам. Врачи не уверены, что смогут спасти его ногу. Когда первый раз заговорили об этом, Мансур сказал родным, что не сможет и не хочет дальше жить. Его направили к военному психологу. Тот прописал успокоительные и запретил ходить на кладбище, где лежат сослуживцы Мансура.
— Да все нормально у меня. Надеюсь вернуться в строй.
— Какое будущее видите для сына?
— Я в детстве мечтал стать футболистом. Но посмотрел на отца-военного и понял, что стою перед выбором. В итоге тоже стал военным. Думаю, сын вырастет и сам сделает свой выбор. Я готов помочь ему, чтобы он стал футболистом. Надо будет — сам его поучу.
Автор фото, Max Lomakin / BBC
По итогам войны Азербайджан вернул себе все семь районов вокруг Нагорного Карабаха. Но гражданские сюда попасть пока не могут — слишком опасно.
Чтобы попасть в отвоеванные города и села, приходится ехать по разбитым временем и войной дорогам, которые петляют по горам и предгорьям. Сходить на обочину смертельно опасно — никогда не знаешь, где нога может наступить на мину. На этой неделе еще один человек подорвался в районе Агдама.
Для многих в стране эти дороги — символ пути к победе и светлому будущему, которое, как им кажется, уже настает. На лето в Шуше, трасса к которой еще заминирована, назначили национальный фестиваль.
Но даже по самым осторожным подсчетам мирные жители, а вместе с ними и полноценная жизнь могут вернуться сюда лишь через годы, которые уйдут на разминирование и постройку новых дорог и домов.