6.2 C
Мюнхен
Четверг, 28 марта, 2024

«В прокуратуре гораздо больше смысла, чем в «Мемориале». Как Денис Карагодин ищет правду о казни прадеда

Рекомендуем

  • Олеся Герасименко
  • Би-би-си

Житель Томска Денис Карагодин намерен добиваться от ФСБ России выдачи тела его прадеда, расстрелянного в 1938 году, и суда над его убийцами. Но есть и недовольные тем, что он ворошит прошлое — они жалуются на него в прокуратуру и МВД. Как чуть было не эмигрировавший выпускник философского факультета стал ни на кого не похожим искателем исторической правды о сталинских репрессиях — в материале Би-би-си.

Мужчина в белых кроссовках и ярко-желтом дождевике только что припарковал свой скутер неподалеку от следственного изолятора Томска и пробирается по мокрой глине через рельсы и стройку к заросшему бурьяном холму. Этот район в Томске называют Каштак, место массовых расстрелов жертв гражданской войны и сталинских репрессий.

Мужчина бывает здесь не первый раз: даже собаки, живущие за гаражами, при виде его перестают лаять. Он фотографировался здесь среди куч мусора и ломаных бетонных плит. Он изучал этот овраг по снимкам с дрона. Он приводил сюда с десяток иностранных журналистов, которые, забравшись на сухую кочку, записывали сюжеты о нем — об одиноком борце за справедливость, призывающем к расследованию сталинских репрессий, — Денисе Карагодине.

  • "Я бы снова так сделал. И сделаю". История убийства, которое 23 года спустя приводит к новым жертвам
  • "Он же никто, просто ребенок, который ушел в лес": как искали Влада Бахова
  • Свадьба взаймы: зачем россияне женятся в кредит и к чему это приводит

38-летний томич Карагодин прославился на весь мир, когда рассказал прессе о том, что с 2012 года ищет имена сотрудников НКВД, расстрелявших его прадеда в 1938 году, потому что намерен подать на них в суд посмертно и добиться обвинительного приговора.

"Я никакими репрессиями не интересовался и не интересуюсь. Все мы занимаемся убийством человека. Поэтому всех страдальцев-правозащитников в сальных свитерах из "Мемориала" [признан в России иностранным агентом] мы убираем. Вообще первое, куда я пошел было, это в "Мемориал". Первое, что я услышал, это как они обсуждают там посадку рассады на восходы Луны… В прокуратуре гораздо больше смысла, чем в "Мемориале". Прокуратура — это высшая правозащитная организация России", — описывает свой творческий метод Карагодин.

2021 год начался для него с двух заявлений в полицию и прокуратуру, поступивших на него от возмущенных его историческими изысканиями россиян, и беседы с участковым, который переслал жалобы на Карагодина в Следственный комитет.

В ожидании решения следователей Карагодин катается по Томску на белом скутере, пишет диссертацию "Феномен эстетики динамической незавершенности в темпоральном антропогенезе культуры постструктуралистской традиции" в Томском государственном университете и обедает в узбекских кафе, куда любят ходить за лагманом и пловом местные силовики.

Карагодин, кивая то на оперативников в штатском перед кассой, то на переходящих улицу прокуроров, похоже, сам играет в следователя. Он даже присматривается к аренде первого этажа в здании томского Следственного комитета на улице Бакунина, за которое на "Циане" просят 22 тысячи рублей в месяц. Но пока работает в двухкомнатной квартире в сталинке неподалеку от управления ФСБ по Томску.

Внутри квартиры пугающая чистота и порядок. Провода аккуратно свернуты и развешены на специальных гвоздиках по размеру мотка — от маленького к большому. Три чемодана с дроном, аудиооборудованием и прочими гаджетами. Коробка из IKEA с запросами и ответами ведомств. На столике в коридоре жесткий диск, флешки и рядом пассатижи — чтобы "в случае чего" можно было быстро все уничтожить.

"Ну это так, шутка. Основная информация у меня хранится зашифрованной в облаках под паролем. Если они возьмут телефон — то будут вскрывать либо израильским софтом, либо паяльник мне в жопу воткнут", — объясняет Карагодин.

В большой комнате с белыми стенами — два стола. За одним Карагодин пишет диссертацию, за другим — ведет расследование убийства прадеда. "Нельзя делать две вещи за одним столом, кукуха уедет", — считает он. Над столом Карагодина висит фото Карагодина.

— Почему у тебя над столом фото тебя?

— Это заместительная терапия. Раньше здесь висела другая фотография. Можешь написать, будет человеческая нотка, — Карагодин намекает на недавний разрыв с девушкой. — Чтобы читатели поняли, что я не совсем псих.

На этажерке рядом — другие фотографии. Вот экс-министр финансов Алексей Кудрин вручает Карагодину награду за его расследование. Вот прадед с семьей у дома под Благовещенском. Вот статья о деле Карагодина на развороте Wall Street Journal.

В коридорном шкафу перед кухней Карагодин устроил подкаст-студию: обил его изнутри черным поролоном, поставил "топ из топа оборудования" и три фотографии: экономиста-профессора из московского университета, друга-разработчика из главной коммуникационной компании и незнакомой симпатичной брюнетки из "Инстаграма". Закрыв двери и стоя перед ними в полутьме, он рассказывает историю своего расследования — пишет подкаст, на запуск которого возлагает большие надежды.

"Человек из модной тусовки"

Карагодин родился старшим сыном в многодетной семье в Томске. Мать — математик по образованию, отец работал в оборонном комплексе СССР, оба из семей переселенцев. В 90-е семья открыла свой бизнес. "Люди из оборонки тогда кто куда разбежались. Кто-то платы компьютерные выпаивал и золото из них продавал, кто-то — еще что-то", — Карагодин отказывается обсуждать семейное дело, "бережет родителей от интернет-фриков".

Знакомые добавляют, что проблем с деньгами в семье не было никогда. Пятиклассником он ездил во Францию, учился в главной гимназии города вместе с детьми томских чиновников, силовиков и бизнесменов.

Томский гуманитарный лицей — это "дипстейт дипстейтович", как выражается Карагодин, отсылая к американской теории глубинного государства, deep state, согласно которой в США существует группа чиновников и разведчиков, влияющих на государственную политику без оглядки на избранное руководство.

Многие приятели Карагодина из лицея пошли в университет по так называемой "силовой квоте" — воспользовавшись ею, после обучения они должны были пять лет отработать в силовом ведомстве.

Сам Карагодин квотой не воспользовался, но пошел на философский факультет Томского государственного университета с намерением специализироваться на политологии — но ошибся в заявлении и попал на специальность "философия". Там до третьего курса страдал и дважды уходил в академический отпуск.

"Ад. Чистилище. Вся традиция античной философии, китайской, японской, индийской, континентальной, ну то есть все", — вспоминает он. Были еще высшая математика, физика, биология и генетика.

"И потом ты думал, что уже сошел с ума. Но тут начался постструктурализм и спецсеминары по массовому сознанию и массовой культуре, семиотике, нарратологии. Это как раз заточка под разработчиков социальных систем", — рассказывает Карагодин. И это то, чем он займется через несколько лет, начав расследование расстрела прадеда.

Вообще с философского факультета выходов немного, говорит Карагодин. "В дурку. В окно, которое было забито после прошлых попыток твоих однокурсников. В силовое ведомство по распределению — в ФСБ философов много работает, аналитическое все же ведомство. И в маркетинг. Я ушел в маркетинг, рекламу и дизайн. Графика, брендинги, слоганы, кампании. Пошел зарабатывать, 2000-2005 — тогда был бум экономический, денег было некуда девать, мы пахали", — вспоминает он.

В городе, вспоминают однокурсники, его знали как "парня из самой модной тусовки", узнавали в кафе и на улицах. Устраивая рекламные кампании, Карагодин и его друзья заодно открывали в Томске клубы и бары, проводили вечеринки, привозили музыкантов — от "Кровостока" до Лены Поповой.

Ездил на Казантип со своим баром — пил антибиотики и был там одним из двух трезвых людей на всем побережье. Увлекался ломографией. Сквотировал гаражи и снимал бегающих там голых людей. "Обычная культурная жизнь того времени", — говорит он.

Постепенно в маркетинге денег стало меньше, бизнесы горели в кризисе 2008 года. В 2011 году Владимир Путин собирался возвращаться в президентское кресло. Друзья начали уезжать.

"Тогда мы уже все понимали путь, по которому страна полетит в тартарары", — вспоминает настроения друг Карагодина. Они вместе выходили на улицы против фальсификации выборов, работали в избирательных комиссиях, вместе приходили к выводу, что "лишены представительства в стране".

С дипломом преподавателя всего, кроме литературы и истории, в 2011 году Денис решил податься на стипендию по программе Фулбрайта в США. 24 сентября, когда Путин объявил о политической рокировке с Медведевым, Карагодин проходил первое собеседование.

Вскоре как-то вечером, сидя с айпадом, он случайно кликнул на сайт "Эха Москвы", где висел баннер статьи "10 плюсов литовского паспорта". В тексте упоминался закон о гражданстве. Карагодин вчитался.

Оказалось, что он мог претендовать на европейский паспорт: его прадед по материнской линии — литовец, приехавший в Россию при Николае II. По законам Литвы, потомки таких переселенцев могут получить литовское гражданство, но сначала должны выйти из российского — с возможностью его вернуть.

В поисках документов для комиссии Фулбрайта и литовского посольства Карагодин полез в шкаф с семейными бумагами. Из красной папки со свидетельствами о рождении и полисами ОМС выпала справка. Это был документ военной коллегии СССР 1955 года о реабилитации расстрелянного в 1938 году прадеда Карагодина — за отсутствием состава преступления.

"Она была черно-белая. Я загрузил ее в галерею своих фото. Подумал, чего это она черно-белая, а все цветное… Я решил получить оригинал".

"А вы ни разу не пробовали заниматься семейной историей? — бывший томич, автор книги "Сиблаг НКВД (Личный опыт поиска репрессированных)", знакомый Карагодина Александр Макеев улыбается в ответ на мой вопрос, почему Карагодин вместо планов эмиграции вдруг загорелся этой темой. — Когда вы в первый раз берете в руки документ, связанный с вашей семьей… Мягко говоря, это оставляет очень глубокий след. Меня это затянуло страшно. Можно выйти из выдумок и легенд и выстроить настоящую вселенную, которая была до вас".

В томском ЗАГСе, куда пришел Денис, сдули пыль с кипы папок и нашли запись о причине смерти Степана Карагодина: "кровоизлияние в мозг", а поверху — "расстрел" с печатью КГБ. "Розовая такая, — вспоминает Карагодин. — Хорошо мне подошла для галереи".

С ней он отправился в управление ФСБ по Томской области.

"Произошло убийство"

— Нормальный человек не знает, как можно просто прийти в ФСБ.

— Ногами. Заходишь, там дежурный прапорщик. Просишь пригласить дежурного офицера. Пришел майор. Я ему говорю — произошло убийство. Он такой — чего? Я ему сую копию справки военной коллегии. И говорю — там у вас документы есть на эту тему, давайте их почитаем. Он говорит — напишите запрос.

Карагодин написал: дайте доступ к архивно-следственному делу в отношении моего прадеда. Через 30 дней получил письмо с приглашением зайти. Ему открыли дело, длящееся 74 года. За столом с Карагодиным сидела сотрудница отдела, пила воду и смотрела, как Денис переписывает фамилии следователей НКВД в блокнот.

— А где список сотрудников, которые убивали? — спросил он.

— А вы напишите запрос, — предложила ему сотрудница.

В первом ответе Карагодину значилось, что в смерти прадеда виновен "начальник горотдела НКВД" и что он "привлекся за нарушение социалистической законности".

Карагодина это не устроило: может, он дорогу на красный свет перешел. Позже выяснилось, что его расстреляли по делу о терроризме. "Я понял, что по делу прадеда никто не привлечен. Тогда мы сейчас соберем конструктик, решил я", — рассказывает он.

За год он собрал десятки документов, запросов и ответов. Он писал в суды, прокуратуры, управления ФСБ, поднимал архивы и вытаскивал из них справки.

В 2013 году еще недавно собиравшийся эмигрировать Карагодин отправился не в Европу, а на Дальний Восток — в село, где обосновался пришедший из Кубани прадед.

"Мне еще всегда было интересно, что мы вообще делаем в Томске. Что здесь такого, ради чего стоило сюда ехать всем? Выяснилось, что ничего, — говорит он, имея в виду, что если бы прадеда не арестовали, а его ферму не уничтожили, семья Карагодиных жила бы на Дальнем Востоке. — Вообще когда ты думаешь о том, что они с европейской части России шли три года под Благовещенск… На волах… Пережили первую мировую, японскую, гражданскую войну… Это русский фронтир. Это великие люди".

Автор фото, Denis Karagodin

В селе Волково под Благовещенском до сих пор живут родственники тех, кто в 1928 году пытался спасти прадеда Дениса. Когда Степана Карагодина арестовали, жители вступились за хозяйственного председателя сельсовета и на сельском сходе просили отпустить его на поруки.

Карагодин встретился с правнуками этих людей и вручил им "Благодарности потомков Карагодина землякам". Заранее распечатанные листы A4 в рамках подписали потомки Степана Карагодина со всего мира.

Дениса с друзьями принимали в сельской школе Волкова: дети слушали историю основателя села, бабушки пели казачьи песни, все вместе фотографировались с флагами Томска и Благовещенска.

Автор фото, Denis Karagodin

На поле, где был дом прадеда, Карагодин привез и закопал землю с предполагаемого места его расстрела в Томске. А оттуда набрал земли, чтобы в Томске закопать в овраг, где приводили в исполнение смертные приговоры.

Рядом паслись лошади. С одной из них Карагодин сфотографировался, а потом — до сих пор не знает, как это произошло, и плохо формулирует: "Я вдарил по лошади, и мы помчались с ней по этому холму, и с каждым ударом копыт по этой земле небо как будто темнело и как гром гремел, как будто вбивая меня в это место… Это было абсолютно мистическое переживание".

Автор фото, Denis Karagodin

Карагодин с друзьями провели на Дальнем Востоке две недели. Вернулся в Томск, как он говорит, "преображенным". "Я перестал быть просто наблюдателем истории. После той мистики мне было позволено начать ее вершить, я стал актором. Благодарностями, землей, фотографией на месте дома я замкнул временные петли — и стал действовать".

"В ФСБ работать отказался"

"Это может сделать любой человек", — говорит Карагодин. Он считает технику расследования "простой, формальной и тупой" методической работой. Но признает, что учеба в университете пригодилась. Ему помогали однокурсники, в том числе те, кто пошел после университета работать в силовые ведомства.

Стипендию Фулбрайта Карагодин так и не получил. Дважды срезался на собеседованиях — нервничал на английском, когда задавали вопросы в духе "Расскажите о себе". "Еще на экзамене заставляли снимать все, включая часы. А я не могу, когда у меня нет ничего на руке, потеребить нечего. Меня и так это бесит, а тут еще публичный рассказ о себе…" — вспоминает он.

В 2013 году, продолжая переписку с судами, архивами и ФСБ, он переехал в Москву и ездил оттуда на собеседования в европейские аналитические центры, think tanks. Говорит, что в некоторые его звали работать, но с условием не ездить в Россию. А в России тоже были предложения с запретом поездок за рубеж.

"Две конкурирующие организации. Но мне это не понравилось, не для того я жил, чтобы куда-то не въезжать или откуда-то не выезжать", — объясняет он.

От предложений работы в российской ФСБ Карагодин, по его словам, отказался: "Мне было бы интересно работать там в IT или во внешних зонах, но это того не стоит. Поверь мне, попадая в систему, ты потом делаешь все, чтобы оттуда уйти. А уйти оттуда нельзя. Думают, что можно соскочить, только те, кто не в курсе, как там внутри".

В 2015 году ему выдали литовский паспорт. В России Карагодин получил вид на жительство, лишившись возможности голосовать.

За три года в столице Карагодин пережил драму в личной жизни и брался за любую работу. В клубе "Арма-17" и на музыкальном фестивале Outline следил за работой строителей и барменов. Служил гардеробщиком в баре "Редакция" за 1000 рублей за смену. Курьером развозил заказы из дорогого салона цветов.

В 2016 году он понял, что для тех вакансий в Европе, которые ему нравились, не хватает защищенной диссертации. Курьером работать больше не хотелось. Карагодин вернулся в Томск.

"В России нет национальной дискуссии на эту тему"

В томском управлении ФСБ в это время упрямились: не показывали Карагодину акт расстрела, затирали в копиях документов номера приказов, а без них нельзя восстановить всю цепочку.

"Я на них чуть ли не орал уже — где документы? А мне опять пришел конверт с отказом. Я был такой злой, что лег спать злой, а уснуть не смог. Чтобы успокоиться, включил любимую культурологическую передачу Волчека и Гениса на "Свободе" [признана в России организацией, выполняющей функции иностранного агента — Би-би-си]. Уснул. А когда проснулся, я все еще был злой", — вспоминает он.

В Томске был июньский день. Карагодин заглянул в почту — а там лежало письмо от Дмитрия Волчека с приглашением принять участие в его передаче. В конце 2016 года имя Карагодина попало во все ленты новостей. О его проекте начали спорить.

Карагодин продолжал искать расстрельные акты: "Уже думал, что придется запускать кампанию через Госдуму, уже подняли связи с депутатами, думали через них начать бомбить. Но я решил послать еще один простой формальный запрос — в новосибирское управление [ФСБ]".

В ноябре 2016 года он получил оттуда конверт с десятком штампов. Внутри лежали копии актов, о которых в томском управлении ФСБ говорили, что в природе таких не существует.

В бумагах говорилось, что 21 января 1938 года в Томской расстрельной тюрьме убили 36 человек, в том числе прадеда Карагодина. "Я не верил своим глазам. Там были имена, фамилии и должности исполнителей расстрела. Я просто ***** [обомлел]".

Карагодин написал "боевой текст" на сайт Радио Свобода и "немного перегнул — текст выплеснулся за Россию и пошел по миру". В статье говорилось, что в России нет национальной дискуссии на эту тему — и теперь Карагодин ее запускает.

"Это был фальстарт на пять лет. Мы хотели запустить тему во внешний контур, когда все документы будут собраны и переданы в суд. Но раз лавина шла, ее надо было направлять и отводить в нужную сторону", — Карагодин переходит на язык выпускника семинаров по управлению массовым сознанием.

В Томск полетели корреспонденты Wall Street Journal, Washington Post, Bild, Spiegel, Frankfurter Allgemeine Zeitung, Mundo, Times и многие другие. Приехали и съемочные группы Первого канала и LifeNews.

С российскими СМИ Карагодин не разговаривал, отсылая к сайту проекта. Ток-шоу на проправительственных каналах получалось саботировать: приглашенные эксперты, по его словам, отказывались от эфира.

Столкнувшись с сюжетами о себе на государственном телевидении, Карагодин работал "тупо по методичке" о методах медиаманипулирования профессора Валерия Соловья, известного националистическими взглядами. "Поэтому, например, появился сюжет на BBC World", — говорит он.

"Моя задача была заряжать иностранцев под конкретную задачу — и это хорошо получалось. У каждой страны своя традиция осмысления истории. И каждой я давал свой фокус. У Германии своя история переосмысления, принятия, с ними одним образом надо говорить. В Испании эту тему вроде как закрыли, не трогаем, ну было и прошло, давайте о погоде. С их СМИ говоришь по-другому. На Южную Америку, где все еще вообще живо — третий вариант", — объясняет Карагодин.

Интервью Карагодин не боялся: "Мне было норм. Заряжаешь монолог по своей программе. Это как лекция или семинар. Руки у меня не дрожали".

В ноябре 2017 года Карагодин опубликовал письмо внучки сотрудника Томского горотдела НКВД Николая Зырянова. В нем Юлия публично попросила прощения за действия своего предка и сказала, что "об истинном занятии своего предка узнала только из материалов сайта Карагодина, которые повергли ее в шок". Медийный шторм поднялся с новой силой.

"Я был доволен этим знакомством как источником информации, на остальное мне было все равно", — замечает Карагодин. С журналистами Карагодин контактами Зыряновой не делится. Доказательством того, что внучка — не выдуманный Карагодиным конструкт, он называет паспорт сотрудника НКВД с фото и бланк из расстрельной тюрьмы, которые Зырянова прислала ему из семейного архива.

"Для кого-то это цель — чтобы про тебя статью в Independent написали, а для нас это средство, как деньги в бизнесе. Это просто механика, ресурс, за который платишь временем, — объясняет свое отношение к прессе Карагодин. — Приватность пришлось принести в жертву. Ты попал в Google и навсегда остался в этой системе. Наша цель была — достать документы, а после кампаний в СМИ мне самому это стало делать труднее. Публичность вообще не предполагалась, это тот вид деятельности, которым занимаются тихо".

"Нам нужны не деньги, нам нужны документы"

Карагодин получил премию фонда Алексея Кудрина, близкого соратника Путина, в номинации "Воздух свободы". Вручил ее томичу лично экс-министр финансов.

В зале сидели знакомые Карагодину корреспонденты западных изданий, которых он сам и позвал, а речь свою он посвятил Юлии Зыряновой, просившей прощения внучке сотрудника НКВД.

На следующий день он вместе с Ингеборгой Дапкунайте участвовал в спектакле Кирилла Серебренникова "Похороны Сталина". На просмотр Карагодин пригласил посла Евросоюза. "Денис всегда умел заниматься social networking", — улыбаются его знакомые.

Медийно Карагодин оставался избирательным. Когда издательский дом "Коммерсант" номинировал его на "Человека года", томич попросил, чтобы все голосовавшие за него отдали голоса за девочку, спасшую детей в трагедии на карельском Сямозере. Отказался от выступлений в центре академика Сахарова, от премии фонда Бориса Немцова, не взял награду "Профессия — журналист", учрежденную Михаилом Ходорковским.

"Господи, только не это! — вспоминает свою реакцию Карагодин. — Это политический инструментарий, нам такое не нужно ни под какую задачу. Я не хотел участвовать в политической вендетте третьих людей".

Фонд Ходорковского он попросил перевести деньги на счет школы под Благовещенском — в фонде ответили Би-би-си, что так и поступили. Правда, в школе в Волкове говорят, что денег не получали.

"Мы с ребятами обрадовались, запланировали музей переделать, но ничего не пришло, — сказала преподаватель. — Учителя потом надо мной еще долго смеялись, мол, где же твои деньги".

Карагодин и пятеро его знакомых отказываются говорить, сколько и чем именно он зарабатывает на жизнь. "Мне хватает. По мере сил участвую в семейном бизнесе, подрабатываю медиаконсультированием", — говорит он. Юридических лиц на него не зарегистрировано. Недавно купил скутер, присматривается к мотоциклу.

Расследованием дел других семей Карагодин не занимается, помогает бесплатно и только тем, "чья история лично трогает" — вроде письма от дочери 85-летней пенсионерки, которая хотела узнать имена расстрелявших ее отца.

"Мы им все нашли, а потом я получаю видео, где женщина, которая понятия не имеет, что такое сайт и все эти дела, лежит, плачет над бумагами и благодарит", — рассказывает он.

"Нам нужны не деньги, нам нужны документы. Проект полностью живет на донаты", — говорит Карагодин. Их немного, зато средняя сумма — выше 1000 рублей. Этого хватает на технику, платный VPN, защищенную почту и запросы в архивы, которые могут стоить от 500 рублей до 50 тысяч.

У читателей сайта просили на дрон — нужно было около 150 тысяч рублей. Карагодин думал, что собирать придется четыре месяца, а "собрали за несколько недель".

Когда в Новосибирске у него обворовали машину, Карагодин остался с телефоном и ключом от гостиницы в кармане рубашки. Пока он доехал до дома, ему уже перевели столько донатов, что он смог купить ноутбук дороже и быстрее украденного. Премия Кудрина ушла на сервер и новый айфон.

За свой счет Карагодин записывает серию подкастов о расследовании — на русском и английском. Каждый эпизод стоит около 200 тысяч рублей, заработать он планирует на платной подписке и рекламе. Запуск весной пришлось отложить из-за двух заявлений в полицию и прокуратуру на Карагодина. Поводом стали имена и биографии сотрудников НКВД, которые расследователь опубликовал на сайте в разделе "Палачи".

"Он пробует бороться с системой ее же аргументами"

В марте 2020 года в прокуратуру написал жалобу новосибирский пенсионер Сергей Митюшов, сын инспектора НКВД, чья подпись стоит на выписке из акта расстрела прадеда Карагодина. Он потребовал закрыть сайт, порочащий честь и достоинство его отца, и заявил, что Митюшов-старший был просто клерком, а не палачом.

Второе заявление с требованием привлечь Карагодина к ответственности отправил в МВД житель Рязани. "Прадед Карагодина участвовал в восстаниях, планировал подрыв большевистской власти. Он был виновен. Вообще только 5-10% из 600 тысяч расстрелянных пострадали зря. А упомянутые в документах Карагодина люди из НКВД не были осуждены, так что Карагодин на них клевещет. Делает он это ради денег — у него большая желтая кнопка "Сбор" на каждой странице сайта — и ради очернения истории, понятное дело", — пояснял свои претензии бывший курсант Рязанского гвардейского воздушно-десантного училища Мечислав Прокофьев журналистам.

Проблема жалобы в том, что Прокофьев обвиняет Карагодина в разглашении личных данных — но томичу разгласили их в самой ФСБ. Карагодин увидел в этом возможность побороться с системой ее же аргументами — и не скрывает, что рад передаче материалов проверки в Следственный комитет.

Главный вопрос критиков Карагодина — зачем: "Зачем продолжать множить зло на зло? Может, лучше забыть про те времена, если не хочешь гражданской войны?"

— Следующим шагом после расстрела моего прадеда в планах было уничтожение всех родственников. Просто приказы не прошли по бюрократической линии. Так что это вопрос моего физического существования, — парирует Карагодин. — Ну и вообще — вы думаете, что можно убить человека, и будет все нормально потом? Физическое уничтожение не всегда решает проблему. Вот убили они Христа — и что? Нам важна фиксация факта — юридическая, символическая, культурологическая. Она его цементирует. Я привел это в семиотическую структуру, и она живет своей жизнью.

— То есть это то, что ты изучал два последних года в университете.

— Да, и то, над чем сидел после диплома, нарабатывая на докторскую. Это смесь темпоральности, бюрократических практик и постструктуралистов. Гетеротопия Мишеля Фуко. Теория перехода, межведомственного взаимодействия. Ты можешь брать их методы и применять, например, в этом расследовании. А я — автономная единица силы, конституирующая собственную ткань реальности.

— Напиши это на визитке. А что будет дальше с проектом?

— Наша цель — юридическая фиксация факта убийства. И отдельно — кампания с телом. Отдайте тело. Где останки? Сделайте ДНК. Это отдельная хорошая мощная кампания — и им придется что-то делать. Мы получим первый русский Нюрнберг, — Карагодин забирается все выше. — Потому что Нюрнберг — это не один процесс, а много частных.

В апреле 2020 года Следственный комитет Томской области объявил конкурс творческих работ о деятельности комитета. Карагодин прочитал об этом на сайте ведомства и вскоре отнес туда два коллажа — о своей следственной проверке и о расследовании убийства прадеда. Он оказался единственным участником конкурса и теперь ждет награду.

"Я Дениса понимаю — в нашей российской действительности без сюрреализма нельзя. Чтобы не быть в треугольнике Карпмана [психологическая и социальная модель взаимодействия между людьми] жертвой, выгоднее быть наблюдателем, но Денис уже перешел в актора", — смеется его друг, томич Сергей Горельников.

— Ты боишься тюрьмы? — спрашиваю я у Карагодина.

— Если это цена за то, что удалось сделать, я готов ее заплатить. Но по поводу последних заявлений на меня — я знаю, что состава преступления там нет вообще, и в ФСБ, и в СК ими заниматься не хотят. Хотя мне поступают предложения бежать из страны. Но я отвечаю, что единственный вариант, когда мы побежим — это если Следственный комитет объявит спортивный конкурс. Тогда побежим эстафету.

"Хочет, чтобы система на нем запнулась"

В Томске Карагодин одинок. Чтобы поговорить о нем, мне из Сибири приходится звонить то в Лиссабон, то в Прагу, то в Петербург, то в Москву. Почти все его приятели и знакомые разъехались из города.

Карагодин обсуждает с подругой в мессенджерах посадку фикусов. За ужином смотрит стримы Олега Кашина и Екатерины Шульман. Просыпается и засыпает в Сибири по московскому времени. Пишет диссертацию, думает о продолжении академической карьеры в одном из университетов США. Мечтает о домике с вай-фаем и окном на Тихий океан, в городке с тремя сотнями жителей — из тех, что в Америке называют "три дома, два бара".

— В таких городах обычно маньяки живут.

— Вот точно, оно.

В полумиллионном Томске при всей внешней медийной славе Карагодин — невидимка. "Мало что про него знаем. Но в городе нет человека, с которым он когда-то не повздорил", — говорят о Карагодине местные журналисты.

"Непонятный человек с двойным дном", — отзывается о расследователе его бывший старший товарищ Василий Ханевич, член правления международного "Мемориала" и один из основателей музея "Следственная тюрьма НКВД".

"Никто про него ничего не знает, он фантомас, темная лошадка. Даже посол Литвы, в кабинете которого томич приносил присягу Литве, когда открывал в Томске памятник репрессированным литовцам, спрашивал у меня: "А что за человек Карагодин? Что он из себя представляет?" — говорит он.

По словам Ханевича, он поддерживал Карагодина еще с университета: "Человек делает важное и нужное дело. Но сам он изменился. Зазвездился. Сложный — не то слово. У меня с ним общаться желания нет. Он работает на конфликт, создает искусственно конфликтные ситуации — и потом их пиарит. И вообще мы не знаем, на что он живет".

"Все эти деньги, которые тратятся на расцвечивание фотографий тех, кого он называет палачами, — я вижу в этом что-то патологическое. Вот у него прадеда убили. А у меня прадеда, его братьев, дядей, всю семью — я собираю информацию, книгу о своем селе написал, но кто именно их расстрелял — меня как-то мало интересует, тема мщения мне не близка. А у Дениса сплошное расследование да выявление… Он сам как будто играет в следователя", — тревожат Ханевича постструктуралистские подходы Карагодина.

Сам Денис этот образ считает ценой за собранные данные.

Мы разговариваем с Ханевичем в тюрьме НКВД — подвал советского СИЗО находится на центральной улице города напротив краеведческого музея. Три зала в бывших камерах, двери со ржавыми засовами, подаренные управлением ФСИН, кабинет следователя, где посетители, по словам Ханевича, почему-то всегда садятся на стул сотрудника НКВД — и никогда на место допрашиваемого.

Наша встреча несколько раз прерывается телефонными звонками — люди ищут репрессированных родных. "Сейчас этого стало больше и чаще, интерес явно вырос. Бессмертный полк, бессмертный барак. Желание личной истории, а не общей. Это отрадно", — считает Ханевич.

Одновременно с интересом разгорается и спор о виновных, в котором участвует Карагодин. "Тогда уж все виноваты, — заочно парирует ему Ханевич. — Художники и режиссеры, которые это воспевали. Запад, который молчал и радовался нашему свободному социализму. Я 30 лет здесь нахожусь не потому что мне нравится этот подвал. Это еще и личное мое покаяние — я был членом партии, которая расстреливала моих дедов. Родители Карагодина тоже наверняка имели отношение к советской власти".

Сам Карагодин эти слова предпочел не комментировать.

Журналист Дмитрий Волчек, напротив, видит в расследовании Карагодина "многомерный проект, идущий как бы наперекор реальности". "Мне очень нравится, что он воспринимает мертвых как живых и не делает скидки на то, что они неживые, — говорит он о мистическом аспекте проекта. — Дело в том, что я сам работал в архивах, и я знаю это ощущение, как будто тобой кто-то руководит потусторонний. Это очень многие архивисты испытывают".

"Денис был неординарным студентом. И сейчас он производит впечатление одержимого проектом, — говорит университетский преподаватель Карагодина. — Это личная история, превращенная в социальную акцию и искусство. Помимо восстановления исторической справедливости, он хочет, чтобы система на нем запнулась. Борется с ней ее же средствами. Но у меня есть ощущение, что он не отдает себе отчет в степени рисков. И они связаны не столько с государством, сколько с одержимыми родственниками", — вздыхает его преподаватель.

Конечно, у Дениса есть свои, не всем понятные принципы, которые могут раздражать, говорит одна из его подруг. Например, он ругается с проектом "Последний адрес". В таблички о репрессированных жителях домов разных городов России не берут имена расстрелянных сотрудников НКВД — тех, кто сначала участвовал в организации и проведении большого террора, а потом сам стал его жертвой.

"А моя позиция — что смерть равняет всех. И я решил послать им заявку с именем прокурора, которого считаю одним из главных убийц в Томске того времени. Но его потом тоже чуть не расстреляли и он тоже записан в книге памяти как жертва политических репрессий. А в "Последнем адресе" начали сегрегацию, а мне это не подходит", — объясняет он.

— Мне не нравится эта акция. Это плохой и уязвимый конструкт.

— А не в этом же тебя обвиняют, когда говорят, что ты вытащил прадеда и сделал из него медийную единицу?

— "Торговец дедом" в смысле? Нет, это другое. Его биография уже была частично в книгах памяти, а на сайте у нас есть специальная плашка — режим управляемой публичности. И оппоненты, которые говорят, что мой прадед был якобы на стороне Японии, где они это взяли? С нашего же сайта, где мы о нем сами написали. Оппоненты идут в том русле, в котором мы их направляем.

— То есть ты применяешь свое образование. Тестируешь государство и общество.

— Мы очень ждем, когда кто-то это поймет.

"Не назвал бы его социопатом, но что-то такое есть"

Знакомые уверяют, что слава Карагодина не изменила: "Мы, конечно, шутим про селебрити, но это точно не его цель. Со стороны для медиа он может выглядеть замкнутым, но для него внутри это было скорее специальной настройкой, особенно после медийного бума вокруг, чтобы не распыляться, чтобы дальше копать".

"Он не супер-мега-экстраверт. С ним можно часами говорить, но ни разу не коснуться темы личных отношений. Я бы не назвал его социопатом, но что-то такое есть. Хаоса в нем предостаточно, с серьезным паттерном тревожности, но есть и структура", — изучающий когнитивистику, психолингвистику и нейромаркетинг Сергей Горельников переходит к профессиональному типированию Карагодина.

"А по психотипу Денис, конечно, шизоидно-паранойяльный", — Сергей увлекается и анализирует друга добрых полчаса.

После разговора я нахожу книгу "Как разбираться в людях" Аркадия Егидеса и читаю: "Паранойяльный психотип. Речь убеждающая. У него миссия мессии. Жертвует собой и людьми. Катализатор общественных процессов. Манипулирует массами. Ломает традиции. Вероломен. Шантажист. Грешит и не кается. Нетерпим. Заставляет работать на идею. Тяжел для семьи. Дом — штаб-квартира". Надо же, думаю я. "Шизоид. Обладатели этого психотипа мыслят и действуют настолько нестандартно, что окружающим людям ни за что не понять их. Философские факультеты университетов полны шизоидами". Можно было ничего больше не спрашивать.

— А что ты читаешь? — решаю все-таки уточнить напоследок.

— Платонова. Недавно подруге цитаты посылал, а она говорит: "Тебе что, в жизни мало?.." А ты что читаешь?

— "Охотников за микробами". Там есть пассаж про тебя. "Вам все это, может быть, кажется глупым, но знайте, что самая важная вещь в работе — это упорно придерживаться своей линии и никогда не сворачивать с намеченного пути. Пастер терпел неудачу и снова искал с тем абсолютным игнорированием здравого смысла, которое иногда превращает явно безнадежный случай в блестящую победу". И еще там про "бессмысленное, бесцельное одиночество, которое является главным условием истинного искания".

— Так все и есть. Дай почитать.

Другие материалы Олеси Герасименко можно прочитать здесь.

Не пропусти

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь

- Реклама -

Новости